Выбрать главу
Не столь мечом, как громом лиры, Алкей тиранов устрашал; Всевластия потряс кумиры И жертвою свободы пал. Скрыжали древнего закона Резцом священным Аполлона Начертаны для ахеан. На лире, музой оструненной, Солоны песнью вдохновенной Вдыхали доблести в граждан.
И Флакк[9], изоблича пороки, Расслабившие сильный Рим, Пел смело резкие уроки Соотечественникам своим. Но, о преврат! — Любимец Феба Унизил дар бесценный неба, Хваля распутные сердца; И в знаменитом сем пиите, Ползущего в большом синклите, Мы зрим Октавова льстеца[10]!
О стыд! — и злобу что исправит, Священный коль язык богов Коварство, месть, убийцу славит И человечества врагов? Кем доблесть воспоется строга, Могущество и благость бога, Богоподобные цари, Коль глас поэзии священной Торжественно велит вселенной Воздвигнуть буйству алтари?
Безмездным рвением водимый, Кто цепь расторг родимых стран; Отвергши прелесть диядимы[11], На степень стал простых граждан; И под убогий кров наследный Венцы, трофеи скрыл победны, Хвалой не посрамится ль лир, Которыми разбой, крамола Иль хищник царского престола Преобращается в кумир?
Достойны ль петь они владыку,[12] Что, сам из мрака лишь исшел, Вдруг область просветивши дику, На сферу славных царств возвел; Как из земли вновь войски ставил; Как из-под вод, — вдруг флоты плавил В Белт, в Касп и в льдистые моря; В ком, новым чудом изумленна, В герое видела вселенна Слугу державы и царя?
Бессмертие дарует слава И к подвигам благим стремит: Но лесть в устах ее отрава, Что доблесть в семенах мертвит: Возмогут ли на труд великий Хвалебные подвигнуть клики, Лавровый нас польстить венок, Когда весь мир тому свидетель, Что им, равно как добродетель, Приосеняется порок?
Да гнев небес запечатлеет Те ядом дышащи уста, Которые отверзть посмеет Коварна лесть иль подла мзда! Да громом раздробится лира, Что в честь кичащегось кумира Хвалебны гимны возгремит! И да познают все владыки, Что те лишь их дела велики, Хвале которых правда щит!

1815

НА КОНЧИНУ

ГАВРИИЛА РОМАНОВИЧА

ДЕРЖАВИНА

Державин умер!.. слух идет, — И все молве сей доверяют, Но здесь и тени правды нет: Бессмертные не умирают!

1816

БАТЮШКОВУ

Скажи мне, Батюшков любезный! Дай дружбе искренний ответ: Зачем нельстивый и полезный Ты пренебрег ее совет[13]?
Зачем великолепно Тасса Решился вновь похоронить, Когда, средь русского Парнаса, Его ты мог бы воскресить?
На то ль он краски бесподобны И кисть свою тебе вручил, Чтоб в память ты его надгробный Лишь кипарис изобразил[14]?
Нет, нет, — признательнейшей дани Он ждал за дар свой: он хотел, Чтоб прелести, любовь и брани На лире ты его воспел.
Ты пел уж их; и, восхищенный, С вершин Парнаса Тасс внимал, Когда, самим им вдохновенный, Его ты песни повторял;
Когда на славном невском бреге Гремел его струнами ты И в хладном севере на снеге Растил сорентские цветы.
Но ты замолк; и тщетно гласа Знакомого бессмертный ждет; И тщетно ждем мы: лира Тасса И звука уж не издает.
Почто ж замолк ты? Дружбы пени Прими без ропота, мой друг! Почто, предавшись томной лени, Паривший усыпил ты дух?
Проснись: ударь по сладкогласным Струнам, — и, славных дел певец, С Торкватовым венцом прекрасным Прекрасный свой сплетешь венец.

1817

ОБУХОВКА[15]

(Гораций, кн. II, ода XVIII)

Non ebur, neque aureum

Mea renidet in domo lacunar.[16]

В миру с соседами, с родными, В согласьи с совестью моей, В любви с любезною семьей Я здесь отрадами одними Теченье мерю тихих дней.
Приютный дом мой под соломой, По мне, — ни низок, ни высок; Для дружбы есть в нем уголок; А к двери, знатным незнакомой, Забыла лень прибить замок.
Горой от севера закрытый, На злачном холме он стоит И в рощи, в дальный луг глядит; А Псел[17], пред ним змеей извитый, Стремясь на мельницы, шумит.
Вблизи, любимый сын природы, Обширный многосенный лес Различных купами древес, Приятной не тесня свободы, Со всех сторон его обнес.
Пред ним, в прогалине укромной, Искусство, чтоб польстить очам, Пологость дав крутым буграм, Воздвигнуло на горке скромной Умеренности скромный храм.[18]
Умеренность, о друг небесный, Будь вечно спутницей моей! Ты к счастию ведешь людей; Но твой алтарь, не всем известный, Сокрыт от черни богачей.
Ты с юных дней меня учила Честей и злата не искать; Без крыльев — кверху не летать, И в светлом червячке — светила На диво миру не казать.
С тобой, милейшим мне на свете, Моим уделом дорожу; С тобой, куда ни погляжу, Везде и в каждом здесь предмете Я нову прелесть нахожу.
вернуться

9

Флакк — Гораций.

вернуться

10

Октавова льстеца — льстеца римского императора Августа.

вернуться

11

Диядима — диадема, царский венец.

вернуться

12

Достойны, ль петь они владыку… — то есть Петра I.

вернуться

13

Ты пренебрег ее совет… — Батюш ков, по совету Капниста, начал переводить поэму итальянского поэта Торквато Тассо (1544–1595) «Освобожденный Иерусалим», но не закончил свой перевод и напечатал в 1808 году лишь отрывки из него.

вернуться

14

Надгробный лишь кипарис изобразил… — Речь идет об элегии Батюшкова «Умирающий Тасс» (1816).

вернуться

15

Обуховка — имение Капниста в Полтавской губернии.

вернуться

16

Потолок моего дома не блещет ни слоновой костью, ни золотом (лат.). — Ред.

вернуться

17

Псёл — река на Украине, на берегу которой стоит Обуховка

вернуться

18

Умеренности скромный храм. — Подразумевается дом Капниста.