– Кажется, Матильда приглашает нас всех наверх…
– Не глупите! Семи еще нет! – Бланш понижает голос: – Как, по-вашему, это немецкая штучка?
Она подводит меня к стеклянной двери, открывает ее на крохотную полоску сада, отделенную от соседей высоченной стеной, увешанной незажженными китайскими фонариками. Официанты собирают оставленные бокалы с оранжадом[16] и ликерами. Все уже ушли наверх. Осталась только одна женщина, и когда она поворачивается, я вижу Полин. Она улыбается.
– Ну, – произносит Бланш со странным надрывом в голосе, – видите? Сюрприз!
Концерты всегда устраивает Бланш. Сегодня она представляет свое последнее открытие, молодого каталонского гения мсье Казальса[17]. Ему всего восемнадцать. Она нашла его в театральном оркестре Фоли-Мариньи, где он был второй виолончелью. Музыкант начинает с сонаты для виолончели Сен-Санса, и с первых аккордов становится ясно, что он чудо. Обычно я сижу и восторженно слушаю музыку, но сегодня чувствую себя рассеянным. Я оглядываю публику – люди сидят у стен большого зала лицом к исполнителям в центре. Среди приблизительно шестидесяти слушателей я насчитываю с десяток военных форм, в основном это кавалеристы, как Эмери, половина из них прикреплена к Генеральному штабу. По прошествии некоторого времени мне начинает казаться, что я и сам привлекаю косые взгляды: самый молодой полковник в армии, холостяк, сидит рядом с привлекательной женой видного чиновника из Министерства иностранных дел, а ее мужа и следа нет. Если полковник, занимающий такую должность, будет уличен в адюльтере, разразится скандал, который может погубить его карьеру. Я пытаюсь выкинуть эти мысли из головы и сосредоточиться на музыке. Но чувствую себя неловко.
В антракте мы с Полин возвращаемся в сад, Бланш идет между нами, держа нас под руки. Ко мне подходят два офицера, мои старые приятели, поздравляют меня с повышением, и я представляю их Полин.
– Майор Альбер Кюре – мы с ним и с Эмери служили в Тонкине. А это мадам Монье. Капитан Уильям Лаллеман де Марэ…
– Известный также как Полубог, – вставляет Бланш.
Полин улыбается:
– Почему?
– В честь Полубога огня Логе из «Золота Рейна», конечно. Вы должны заметить сходство, моя дорогая. Посмотрите на эту страсть! Капитан Лаллеман – Полубог, а Жорж – Добрый Бог.
– К сожалению, я плохо знаю Вагнера.
Лаллеман, самый увлеченный ученик в нашем музыкальном кружке, напускает на себя вид шокированного неверия.
– Плохо знаете Вагнера! Полковник Пикар, вы должны пригласить мадам Монье в Байройт![18]
– А мсье Монье любит оперу? – слишком уж многозначительно спрашивает Кюре.
– К сожалению, мой муж не любит музыку ни в каких формах.
Когда они отходят в сторону, Полин вполголоса спрашивает у меня:
– Хочешь, чтобы я ушла?
– Нет. С чего бы мне этого хотеть?
Мы пьем оранжад. Великая вонь сошла в последние дня два. Ветра из Сен-Жерменского предместья теплы и благоухают ароматами летнего вечера.
– Но тебе неловко, мой дорогой.
– Нет, просто я не знал, что вы с Бланш знакомы, только и всего.
– Изабель взяла меня на чай с Алис Токнэ месяц назад, там мы и познакомились.
– А где Филипп?
– Его сегодня нет в Париже. Вернется только завтра.
Скрытый смысл, невысказанное предложение повисают в воздухе.
– А девочки? – Дочерям Полин десять и семь лет.
– За ними присматривает сестра Филиппа.
– Ага, теперь я понимаю, что имела в виду Бланш, говоря «сюрприз»! – Я не знаю, то ли мне смеяться, то ли раздражаться. – Почему ты решила довериться ей?
– Я не доверялась. Я решила, это ты.
– Не я!
– Но по тому, как она говорила, у меня возникло впечатление, что это ты, – отвечает Полин. – Поэтому я и позволила ей устроить эту нашу встречу. – Мы смотрим друг на друга. А потом с помощью интуиции и дедукции, за быстротой которых я не успеваю уследить, она говорит: – Бланш в тебя влюблена.
– Ничего не влюблена! – издаю я встревоженный смешок.
– Тогда у тебя был с ней роман?
– Моя дорогая Полин, она на пятнадцать лет моложе меня. – Я лгу. А что еще должен делать джентльмен в таких ситуациях? – Я для нее как старший брат.
– Но Бланш не сводит с тебя глаз. Она одержима тобой, а теперь еще догадалась про нас.
– Если бы Бланш была в меня влюблена, – тихо говорю я, – вряд ли она стала бы устраивать нашу ночь вдвоем.
16