– Налей же себе, ваша милость, еще.
– Налью, налью. Не в кабаках такой продают.
– А не интересовался ли ты, сударь, как зовут эту самую шляхтянку, на которой Богун жениться собрался?
– А на кой мне, досточтимый наместник, ее имя! Знаю только, что когда она Богуну рога наставит, то будет госпожой оленихой величаться.
Наместник почувствовал огромное желание дать пану Заглобе по уху, а тот, ничего не заметив, продолжал:
– Ох и красавчик был я смолоду! Рассказал бы я тебе, за что муки в Галате принял! Видишь дырку во лбу? Довольно будет, если скажу, что ее мне евнухи в серале тамошнего паши пробили.
– А говорил, что пуля разбойничья!
– Говорил? Правду говорил! Всякий турчин – разбойник. Господь не даст соврать!
Дальнейшая беседа была прервана появлением Зацвилиховского.
– Ну, сударь наместник, – сказал старый хорунжий, – байдаки готовы, гребцы у тебя люди верные; отправляйся же с богом, хоть сейчас, если желаешь. А вот и письма.
– Тогда я велю людям идти на берег.
– В какие края ты, ваша милость, собрался? – поинтересовался пан Заглоба.
– На Сечь.
– Горячо тебе там будет.
Однако наместник предупреждения этого уже не слышал, потому что вышел из дома на подворье, где при конях находились казаки, совсем уже готовые в дорогу.
– В седло и к берегу! – скомандовал пан Скшетуский. – Лошадей перевести на челны и ждать меня.
В доме тем временем старый хорунжий сказал Заглобе:
– Слыхал я, что ты, сударь, с полковниками казацкими якшаешься и пьянствуешь с ними.
– Pro publico bono, ваша милость хорунжий.
– Быстрый умом ты, сударь, и его у тебя поболе, чем стыда. Хочешь казаков in poculis[50] расположить к себе, чтобы, если победят, друзьями твоими были.
– А что ж! Мучеником турецким будучи, казацким стать не тороплюсь, и нет в том ничего удивительного, ибо два грибочка доведут до гробочка. В рассуждении же стыда, так я никого не приглашаю испить его со мною – сам же изопью, и, даст Бог, он мне не меньше меда вот этого по вкусу придется. Заслуга – она, что масло, наверх всплывет.
В этот момент вернулся Скшетуский.
– Люди уже выступили, – сказал он.
Зацвилиховский налил по чарке:
– За счастливую поездку!
– И благополучное возвращение! – добавил пан Заглоба.
– Плыть вам легко будет, вода безбрежная.
– Садитесь же, милостивые государи, допьем. Невелик бочонок-то.
Они сели и разлили мед.
– Интересные края повидаешь, ваша милость, – говорил Зацвилиховский.
– Уж ты пану Гродзицкому в Кудаке от меня поклонись! Вот солдат так солдат! На самом краю света сидит, вдали от присмотра гетманского, а порядок у него, дай боже такому во всей Речи Посполитой быть. Я-то знаю и Кудак, и пороги. Бывало, туда чаще ездили, и тоска прямо за душу берет, как подумаешь, что все это прошло, минуло, а теперь…
Тут хорунжий подпер седую свою голову и глубоко задумался. Сделалось тихо, слышалось только цоканье в воротах: это последние люди Скшетуского выходили на берег к байдакам.
– Боже мой! – молвил, очнувшись от раздумий, Зацвилиховский. – Хоть распри и не стихали, а раньше лучше было. Как сейчас помню, под Хотином, двадцать семь лет тому назад! Когда гусары под командой Любомирского шли в атаку на янычар, так молодцы в своем окопе шапки подкидывали и кричали Сагайдачному, аж земля тряслася: «Пусти, батьку, з ляхами вмирати!» А сейчас? Сейчас Низовье, которому форпостом христианства надлежит быть, впускает татар в пределы Речи Посполитой, чтобы накинуться на них, когда будут с награбленным возвращаться. Чего там! Хуже еще: Хмельницкий с татарами снюхивается, чтобы христиан за компанию убивать…
– Выпьемте же с горя! – прервал Заглоба. – Ай мед!
– Дай же, Господи, умереть поскорее, чтобы усобицы не видеть, – продолжал старый хорунжий. – Взаимные грехи придется кровью смывать, но не будет это кровь искупления, ибо брат брата убивать станет. Кто на Низовье? Русины. А кто в войске князя Яремы? Кто в шляхетских отрядах? Русины. А в коронном стане разве мало их? А я сам кто такой? Эй, злосчастная Украйна! Крымские нехристи закуют тебя в цепи, и на турецких галерах грести будешь!
– Да не убивайся так, сударь хорунжий! – сказал Скшетуский. – А то нас прямо слеза прошибает. Может, еще и солнышко взойдет!