Сидя на лавках, за длинными дубовыми столами, все громко разговаривали о самой последней новости: о побеге Хмельницкого. Скшетуский, занявши с Зацвелиховским отдельное место в углу, начал расспрашивать, что за птица этот Хмельницкий, о котором столько разговоров.
— А вы разве не знаете? — воскликнул старый солдат. — Он писарь запорожского войска, владелец Суботова и, — он понизил голос, — мой кум. Мы давно знакомы, бывали в разных битвах, где он проявил немало храбрости, в особенности под Цецорой. Такого знатока военного дела не найдешь, пожалуй, во всей республике. Я никогда не говорю этого громко, но у него ум гетмана: человек с огромным влиянием и огромным разумом; казачество слушается его более, чем кошевых атаманов. Он человек не без достоинств, но заносчивый, неспокойный и, когда гнев в нем возьмет верх, может быть страшным.
— Как же случилось, что он убежал из Чигирина?
— Ссора со старостой Чаплинским… да пустяки это! Обыкновенно, как шляхтичи ссорятся: то один другому ножку подставит, то другой первому. Староста отбил у него любовницу и женился на ней, а он потом ей опять вскружил голову, что вполне вероятно, потому что она… бабенка ветреная. Но это только предлоги, под которыми кроются другие соображения. Видите ли, дело в том, в Черкассах живет старый казацкий полковник Барабаш, наш приятель. У него были привилегии и какие-то королевские письма, о которых говорили, что они подстрекали казаков сопротивляться шляхте. Но Барабаш, человек здравый, рассудительный, держал эти письма у себя и никому не показывал. И вот Хмельницкий пригласил к себе Барабаша сюда, в Чигирин, на пир, послал своих людей на его хутор. Те выманили у жены Барабаша письма, а Хмельницкий с ними и убежал. Боюсь я, как бы из-за них не вышло нечто вроде истории Остраницы, потому что repeto [4]: человек он страшный, а убежал неведомо куда.
Скшетуский воскликнул:
— Экая лисица! За нос меня провел! Сказал, что он казацкий полковник князя Заславского. Ведь я его нынешней ночью в степи встретил и спас от аркана.
Зацвилиховский даже за голову схватился.
— Ради Бога, что вы говорите! Быть того не может.
— Может быть, коли было. Он отрекомендовался полковником князя Заславского и что будто послан великим гетманом в Кудак, к пану Гродзицкому, но я ему и тогда не поверил, потому что не водою ехал, а степью.
— Он хитер, как Улисс! Где вы его встретили?
— Над Омельничком, по правой стороне Днепра. Видно, в Сечь ехал.
— Кудак миновать решил. Теперь intelligo [5]. Людей много было при нем?
— Около сорока. Но они поздно приехали. Если б не мои, слуги старосты удавили бы его.
— Подождите минутку. Это очень важно. Слуги старосты, говорите вы?
— Да, именно.
— Откуда же староста мог знать, где искать его, коли тут, в городе, все головы потеряли, не зная, куда он девался?
— Этого я и сам не знаю. Может быть, Хмельницкий и солгал и обыкновенных разбойников выдал за слуг старосты, чтобы ясней выставить на вид понесенную им несправедливость.
— Не может быть! Но все-таки дело странное. А знаете ли вы, что вышел гетманский приказ — схватить и in fundo [6] задержать Хмельницкого?
Наместник не успел ответить, потому что в эту минуту с огромным шумом в комнату вошел шляхтич. Он громко хлопнул дверью и, оглядевшись кругом, крикнул:
— Челом бью вам, господа!
То был человек лет сорока, низкого роста, с сердитым лицом, с огромными выпученными глазами — человек очень живой, вспыльчивый и склонный к гневу.
— Челом бью вам, господа! — еще громче и резче повторил он, когда его первое приветствие было встречено молчанием.
— И мы! И мы! — раздалось несколько голосов.
То был пан Чаплинский, подстароста Чигиринский, доверенный слуга молодого пана хорунжего Конецпольского.
В Чигирине его не любили, считали великим забиякой, кляузником, человеком вздорным, но плечи пана Чаплинского были широки, так что многие считали за благо не задирать его.