Морис Барлап заявил, что не прочь выпить еще бренди. Я заказал. И он, как обычно, едва улыбаясь, доверительно наклонился ко мне:
– Рикардо прав, Берни. Поставь себя на место твоего покупателя. Он терпит аварию и врезается в грязную маленькую планету, к которой по закону ему и близко подходить нельзя. Он может подлетать свой корабль с помощью местного хлама, но за все надо рассчитываться. Малейший шум, малейшее недоразумение, и его застукает Космическая полиция. Что бы ты делал на его месте?
Теперь я понял.
– Я бы менял и выторговывал. Медные браслеты, бусы, доллары – все, что попалось бы под руку и на что можно получить их товары. Я бы менял и выторговывал, проворачивая сделку за сделкой. Даже какое-нибудь ненужное оборудование с корабля бы снял, а потом нашел бы новый товар, представляющий для них ценность. Но все это земные представления о бизнесе, человеческие представления.
– Берни, – сказал мне Рикардо, – было время, когда как раз на том месте, где сейчас находится фондовая биржа, индейцы меняли бобровый мех на блестящие гильзы. Какой-то бизнес есть и в мире Эксара, я уверен в этом, и по сравнению с ним объединение наших крупнейших концернов выглядит ребячьей забавой.
– Да, вот оно как. Выходит, я был обречен с самого начала. Охмурил меня этот проходимец-супермен. Увидал, что шляпа, вот и взял на арапа.
Рикардо кивнул.
– Мефистофель бизнесменов, спасающийся от грома небесного. Ему нужно было вдвое больше денег, чтобы залатать свой рыдван. Вот он и проделал самую фантастическую махинацию за всю историю коммерции.
– Из слов Рикардо следует, – донесся до меня голос Мориса Барлапа, – что этот парень, который так круто обошелся с тобой, на пять голов выше тебя.
У меня прямо руки опустились.
– Какая разница, – сказал я. – Тебе может наступить на ногу лошадь, а может и слон. Но кто-то все равно отдавит тебе ногу.
Я оплатил счет, собрался с духом и вышел.
И тут я задумался, так ли все это на самом деле. Они оба с наслаждением зачислили Эксара в межпланетные подонки. Конечно, Рикардо – голова, а Барлап хитер, как черт, но что из этого? Идеи есть. А фактов-то нет.
Но вот и факт.
В конце месяца в мою контору пришел чек, который я выписал Эксару. Он был индоссирован крупным магазином в районе Кортленд-стрит. У меня были дела с этим магазином. Я отправился туда порасспросить насчет своего клиента.
Они торгуют электронной некондицией. У них-то Эксар и сделал покупки. Большую партию транзисторов и трансформаторов, сопротивлений и печатных схем, электронных трубок, проволоки, инструментов и т.д. Все вперемежку, сказали они, миллион деталей, которые невозможно соединить. Они решили, что у Эксара какая-то очень срочная работа, и он берет все, что хоть как-то могло ему подойти. Он выложил кучу денег за доставку – товар отправлялся в какую-то глухомань в Северной Канада.
Вот он, факт. Я должен его признавать. А вот еще один.
Как я уже говорил, я был связан с этим магазинам. Цены у них самые низкие в округе. А почему, вы думаете, они продают по дешевке? Ответ один: потому что они дешево покупают. Они покупают по бросовым ценам, на качество им плевать: единственное, что их интересует, – это прибыль. Я сам сбыл им груды электронного лома, который мне бы в жизни нигде не сплавить; бракованные отбросы, это даже опасно, если хотите. Вы туда можете снести хлам, когда, затоварившись еще большим хламом, потеряете всякую надежду заработать.
Представляете себе? Я краснею, вспоминая об этом.
Я вижу, как где-то в космосе летит Эксар. Он залатал свою посудину. Все в порядке, Эксар на пути к новым великим свершениям. Моторы жужжат, корабль несется вперед, а он сидит с радостной улыбкой на грязной роже, вспоминает, как ловко обвел меня вокруг пальца.
Он смеется до колик в животе.
И вдруг раздается пронзительный скрип и тянет гарью. В цепи управления главного двигателя изоляция протерлась, провода замкнулись, корабль теряет управление, и тут начинается настоящий ад. Эксар сдрейфил. Он включает вспомогательные двигатели. Вспомогательные двигатели не работают – знаете почему? В вакуумные трубки не поступает электрический ток. Бац! Короткое замыкание в хвостовом двигателе. Крах! В середине корабля расплавляется некондиционный трансформатор.
И вот на тебе, до жилья миллионы миль, кругом беспредельный космос, запасных частей нет, инструменты ломаются прямо в руках, и кругом ни души
– надуть некого.
А я здесь, в своей конторе, думаю о нем и чуть не надорвал живот со смеху. Так как возможно и очень даже вероятно, что все неполадки с кораблем происходят из-за десятка бракованных деталей и списанного электронного оборудования, которое я сам, Берни, по прозвищу Фауст, время от времени сплавлял магазину уцененных товаров.
Больше я ни о чем не прошу. Только бы все так и вышло.
Фауст. Получит он у меня Фауста! Прямо в рожу! Фауст! Расшибешь себе за Фауста башку! Я тебе дам Фауста!
Да вот беда – обо всем этом я ведь так и не узнаю. Но одно я знаю точно – я единственный человек за всю историю Земли, кто продал эту проклятую планету.
И снова ее выкупил!
А моя мама – ведьма!
Все безмятежное детство свое провел я целиком и полностью убежденный, что моя мать – самая настоящая колдунья. Это отнюдь не ущемляло, не ранило неокрепшего детского самосознания – более того, придавало на первых порах уверенности, порождало чувство полной своей защищенности.
Самые первые воспоминания мои связаны с трущобами бруклинского Браунсвилля, известного еще под названием нью-йоркского Ист-Энда, где мы жили в сплошном окружении одних только ведьм. Встречались они здесь на каждом шагу, роились на лавочках у любого парадного, сопровождая шумные наши детские забавы угрюмым бурчанием и мутными взглядами исподлобья. Когда кто-нибудь из нас, мальчишек, в пылу игры подлетал вплотную к крылечку, оккупированному шипящими ведьмами, воздух вокруг бедолаги сгущался мороком и от черной магии аж потрескивал – результат витиеватых проклятий жутких старух.
«Чтоб ты больше не вырос и навеки остался карлой! – так звучало одно из самых распространенных и невинных заклинаний, чуть ли не приветственное. – А если даже и подрастешь, чтоб вечно торчал редиской из грядки – скрюченными ножками кверху!»
«Чтоб ты с головы до ног покрылся струпьями от чесотки, – гласило следующее, уже несколько менее безобидное. – Но сперва ногти твои пусть отсохнут да отвалятся, чтобы даже почесаться как следует было нечем!»
Подобные миленькие пожелания никак не могли адресоваться лично мне – слишком хорошо известны были округе устрашающие способности моей матери. Да и сам я к тому времени был уже кое-чему обучен – наипростейшим детским пассам – и незатейливые уличные проклятия отводил вполне умело. К тому же, укладывая меня в постель, мать на всякий случай подстраховывалась – неизменно сплевывала трижды через левое плечо, дабы обуздать и обратить вспять темные силы, накликанные за день недоброжелателями, обрушить бумерангом на их же поганые головы, да еще с утроенной количеством плевков силой.
И вообще, иметь в семье собственную ведьму считалось во времена моего детства дополнительным бытовым удобством, своего рода даром судьбы. Мать же моя была не просто колдуньей – аидише (то бишь, еврейской) ведьмой, и чары свои уснащала невероятным компотом из немецкого, идиша и словечек из никому неведомых славянских говоров. Но это отнюдь ее не смущало – отпрыск семейства лондонских евреев, она к моменту встречи с моим будущим отцом владела едва ли десятком-другим выражений на идише. Отца моего, отставного ешиботника[1]из Литвы и пламенного социалиста по убеждениям, матушка заарканила в лондонском Ист-Энде на полпути в Америку. Молодая мигом воспользовалась новыми для себя обстоятельствами, чтобы начисто стереть из памяти свой бесполезный кокни – к чему он ей, спрашивается, в Новом Свете?