Я не знал, плакать мне или смеяться.
— А как со мной-то? — спросил я. — Надо ли мне опасаться охотников за наградой?
Вам беспокоиться нечего, сказал Комптон, вы не ласкар и не сипай, и потом, многие вас считают не индусом, но выходцем из Наньяна[81].
— Не грозит ли опасность Джоду и другим ласкарам из команды «Кембриджа»? — не унимался я.
Печатник заверил, что меры предосторожности уже приняты: по настоянию Чжун Лоу-сы к упомянутым лицам приставлена особая охрана.
С рассвета следующего дня Захарий помогал корабельным плотникам установить временную грот-мачту. Работа под палящим солнцем была долгой. В полдень он спустился в свою каморку сменить насквозь промокшую рубаху, и там его ждал Раджу.
— Хавильдар Кесри Сингх просил вам кое-что передать, сэр.
Захарий вскинул бровь:
— В смысле, индийский сержант?
— Да, сэр. Он хочет с вами переговорить с глазу на глаз и придет сюда в половине девятого вечера, после склянок на первую вахту. Хавильдар просил о том никому, кроме вас, не сообщать, он не хочет, чтоб прознали его сослуживцы.
— А чего ему надо от меня?
— Что-то касательно «Ибиса», сэр.
— «Ибиса»? — Захарий озадаченно нахмурился. — Сержант-то здесь каким боком?
— Не знаю, сэр. Наверное, он слышал, как вчера я рассказывал музыкантам о вас и происшествии на шхуне.
Захарий удивился еще больше: он даже не предполагал, что Раджу известно о его участии в тех событиях; тема эта никогда не возникала, и кто бы мог подумать, что она интересна мальчишке?
— От кого ты узнал про «Ибис», малыш?
— От вас, сэр, — ляпнул Раджу. — В суде.
Он тотчас понял, что проговорился, выдав себя и, наверное, отца. Казнясь содеянным, он попытался исправить свою жуткую оплошность:
— Вернее, Ноб Киссин-бабу говорил…
Морщина на лбу Захария стала глубже.
— С какой стати ему говорить об этом с тобой? Ты-то здесь при чем?
Отчаяние лишило Раджу дара речи, губы его задрожали, он безмолвно смотрел на Захария, который не мог взять в толк, из-за чего парнишка так разволновался.
— В чем дело, малыш? — мягко спросил он. — Никаких причин гнать волну. Ты ведь знаешь, я не сделаю тебе ничего дурного.
Ласковый тон поверг Раджу еще в большее смятение. За короткое время Захарий полностью завоевал его доверие, и мальчик с радостью сказал бы правду: в Макао он разыщет своего отца, который тоже был на «Ибисе». Однако Ноб Киссин строго-настрого предупредил — ни в коем случае не открываться. Поди знай, как поступит Захарий, выяснив, что Нил жив, а Раджу — его сын. Вполне возможно, он сочтет своим долгом доложить о том властям.
Захарию хватило одного взгляда на красного как рак, пыхтящего мальчугана, чтобы понять: тут кроется некая тайна.
— Ну так что, малыш? — негромко сказал он. — Ты хочешь мне что-то поведать?
Упрямо сжав губы, Раджу помотал головой. Столь неумелое притворство вызывало улыбку.
— Знаешь, малыш, в тебе много такого, что никак не сходится, — твой английский, твои изящные манеры, — проговорил Захарий. — Как хочешь, но я не верю, что ты всегда был слугой.
Раджу стрельнул в него взглядом, однако молчал. Захарий присел на сундук и посмотрел мальчику в глаза.
— Скажи, мы не встречались раньше, до того, как Ноб Киссин-бабу привел тебя на баджру? Может, я должен был тебя узнать?
Раджу покачал головой и чуть слышно пролепетал:
— Нет, сэр.
Захарий понял, что больше ничего от него не добьется.
— Кто ж ты такой, а? Хотел бы я знать.
По щекам мальчика побежали струйки слез, он сглотнул, словно сдерживая рыдание. Захарий всполошился:
— Эй, ты чего? Ты, это, давай не плачь и все такое… Я же тебя не браню, вовсе нет…
В покаянном порыве Захарий взял его за плечо, и как-то само так получилось, что он привлек Раджу к себе и обнял.
И вот это объятье сломило оборону мальчика, слезы его хлынули потоком, прорвавшим плотину.
Со дня ареста Нила он, не желая добавлять горестей маме, ни разу не дал волю чувствам, все держал в себе. И теперь как будто изливал все свои страдания, скопившиеся за последние два года.
Захарий же, ощутив теплую влагу на груди, слегка запаниковал: еще никогда он не держал в объятьях плачущего ребенка, еще никогда не утешал маленькое беспомощное существо. Скорее по наитию, нежели осознанно он поднял руку (или она сама поднялась?) и погладил мальчика по голове, сперва неуклюже, потом увереннее.