– Всегда пожалуйста, с нашим удовольствием!
– Балабол! – улыбнулся Андрей. – Иди пока, помоги пацанам.
Люди были очень слабы, и подъем давался тяжело, но с помощью ребят Филина через сорок минут все были на безопасном расстоянии от базы.
– Давай, Сало! – скомандовал Филин.
Сапер достал небольшую коробочку с антенной и нажал кнопку. В недрах скалы что-то утробно ухнуло, земля под ногами качнулась, как при небольшом землетрясении, и в небо вырвалось пыльное облако. Филин посмотрел в бинокль на террасу. В тех местах, где должны были быть пещеры, образовались небольшие, на первый взгляд, каменные завалы.
«Вот и все!»
База приказала долго жить...
Через десять минут группу Филина и освобожденных пленников сняли с плато две «вертушки»...
7 февраля 1990 г. Плен...
В Фергане шла война... Настоящая. Без шуток. Улицы растерзанного города патрулировали армейские. На БТРах или БМП. Иногда встречались и БМДшки[6] , штатная техника ВДВ и «Витязя». То тут, то там вспыхивали ожесточенные перестрелки, басовито лаяли башенные КПВТ, а иногда подавали голос и скорострельные пушки. В подразделениях уже были потери... Уже сгорело несколько БТРов, подбитых из невесть откуда стрелявших гранатометов. Шли полномасштабные (!) боевые действия... В Фергане шла война...
Филин наблюдал за городом в иллюминатор «вертушки» и понимал, что глубоко ошибся, когда сказал себе: «Вот и все!»
Какое там, на хрен, все!!!
Они приземлились на хорошо охраняемый аэродром близ Ферганы – место дислокации батальонов «Витязя». Их ждали. Около вертолетной площадки находилось несколько «таблеток», готовых с рук на руки принять освобожденных группой людей. А еще... Здесь был Батя. Он стоял, словно былинный витязь, приложив ладонь козырьком ко лбу, и неотрывно смотрел на приближающиеся вертолеты. Воин! Настоящий русский богатырь, с напряжением ожидающий из похода свои дружины... Уж на что огрубели души у ребят, а и они зачарованно смотрели на встречающего их Батю...
– Становись, – устало скомандовал группе Филин после выгрузки. – Равняйсь! Смирно!
Он обернулся к подходившему командиру:
– Товарищ полковник!.. – начал было доклад, но Батя его прервал:
– Вольно, вольно! И... Разойдись.
Строй рассыпался для того, чтобы сгрудиться вокруг своих командиров.
– Ну, что, шпана, вернулись?!
– Так точно! А шо? – улыбнулся неунывающий Медведь. – Погуляли, пробзделись в горах. Муллу вот попутно обженили!
Тычок кулаком под лопатку Игоря и дружный взрыв смеха были тому подтверждением.
– Это все, чем вы там больше недели занимались, пока мы здесь узкоглазых плющили? – хитро прищурился Батя.
– Ну, еще там кое-что, по мелочи, – подал голос Бандера. – Удвухсотили тридцать шесть «духов», плюс караван-баши Бека...
– Базу с заводиком и кучей дури запустили на орбиту, – продолжил Змей.
– И вытащили из зиндана семнадцать рабов, – закончил Бай.
– Совмещали приятное с общественно полезным? Так я понимаю?
– Так точно!
– У-ух, анархисты!!! – Батя хлопнул Филина по груди ладонью и... Разинув рот, смотрел на упавшего навзничь Андрея и захлопотавших над ним Медведя и Муллу.
– Не понял?
– Вот, – Бандера протянул полковнику бронежилет Филина, на котором в четырех местах были видны пулевые отметины и погнуты титановые пластины.
– Ты какого фуя молчал?! – заорал Батя на Медведя. – Ну-ка грузите его в «таблетку»! Бегом! Кто был рядом?!
– Я, Батя, – отозвался Бандера.
– С какого расстояния лупили?
– Близко. Метров двенадцать-пятнадцать. Ему еще повезло, что двухрядный «лифчик»[7] был. Да и тот насквозь... Броник только и остановил...
– Да у него, наверное, все ребра сломаны, вашу мать! – Батя поддерживал носилки с уже пришедшим в себя Андреем. – Быстрее, засранцы, бегом!!!
– Что за шум, а драки нет? – подал голос Филин.
– Я те дам шум! Почему не доложил?
– О чем?
– О ранении!
– Так ведь нет же ранения!
– Пижон! Вот когда селезенку высрешь, тогда и поймешь – было ранение или не было! – Батя разозлился не на шутку, и Андрей предпочел промолчать...
...Тут же, на аэродроме, в развернутом полевом госпитале в присутствии Бати Филина осматривал майор-военврач.
– Ну, что у него?
– Молодой человек, а вы часом родились не в шубе и валенках? – пробормотал озабоченно эскулап.
Торс Филина был разукрашен четырьмя огромными лилово-красными, с кровоподтеками, синяками.
– М-м-да! Ну, что же, – протянул майор. – Сломано всего-то одно ребро. Внутренние органы не пострадали. Хотя удар был очень сильным. Гематомы пройдут, со временем. Еще одно ребро с трещиной. Повезло, одним словом, чрезвычайно!..
– Вы его к себе берете?
– Конечно! Сделаем тугую повязку на грудь и на несколько дней в койку – ему просто необходимо отлежаться!
– Батя!.. – подал голос Филин.
– Молчать! Медицине виднее. Группа задачу выполнила, даже перевыполнила, так что не хрен тебе по расположению шарахаться. Пять дней лежать! Так, доктор? – Батя обратился к майору и, увидев, как тот согласно кивнул, продолжил: – Это приказ! А попробуешь нарушить – отправлю, на хрен, в Ташкент или Москву. Одного отправлю, так и знай, без группы!
Батя покинул палатку, не переставая что-то возмущенно бурчать.
Здесь, в полевом госпитале, Филин узнал о судьбе своих друзей: Ганса и Дока. Их доставили на «вертушках» 25 января. А принимал их все тот же майор. У Дока действительно были разорваны связки голеностопа, и он отделался гипсом. А вот с Гансом было сложнее. Майор сделал ему операцию, но в полевых условиях этого было явно недостаточно. В общем, улетели ребята в Москву долечиваться в госпитале Бурденко.
Лежать без дела Андрей не мог. Поэтому и слонялся туда-сюда, помогая, по мере своих сил, санитарам и медсестрам. То воды поможет поднести, то грязное, окровавленное белье донести до прачечной. Его гнали отовсюду, невзирая на то, что офицер, и просили не мешать и не путаться под ногами. Но Андрей все равно придумывал себе посильную работу. Деятельная натура и постоянное беспокойство о своей группе не давали ему покоя, раз за разом выгоняя из палатки. Да и стыдно было Филину – вроде бы здоров с виду, а рядом лежали раненые мальчишки-солдатики. И такими глазами смотрели они на офицера, что Андрею было не по себе:
«...А они ведь думают, что я спрятался здесь! Шкурку берегу!..»
Неделю Филин донимал своего врача, майора-мучителя, как он думал, чтобы тот его отпустил.
– Рано тебе еще бегать, юноша!
– Ну не могу я рядом с этими мальчишками лежать! Стыдно мне! Как же вы не понимаете?!
– Это ты с ними на пару не понимаешь, что ранения бывают разного рода. И не зли меня, старлей! Доложу твоему полковнику, а он мужик крутой, как я понял, – улетишь, на фиг, в Москву, и все.
– Э-эх! Злые вы все!
– Ладно-ладно, потерпи еще день-другой – я тебя сам выгоню.
– Когда?
– Скоро. Отстань, старлей! – Майор делал вид, что злится на Филина, заканчивая бинтовать его грудь.
И Андрей уходил несолоно хлебавши, злясь на всю медицину на свете, на Батю и на себя, так неаккуратно подставившегося под автоматную очередь.
5 февраля на утренней перевязке майор произнес наконец-то заветные слова:
– Ну, так, молодой человек, думается мне, что пора тебя отпускать – окреп ты, старлей, немного, да и общее состояние выше среднего. Собирай свои пожитки и вперед.
– Есть, товарищ майор!!! – прогорланил Андрей.
– Пацан! Прав твой полковник – пацан и есть, – улыбнулся эскулап, прочитав в глазах Филина неподдельную радость. – Иди уже, вояка!
Через полчаса Андрей уже стоял напротив Бати, а тот, будто нисколько не удивившись, спросил с ходу:
7
«Лифчик» – афганское изобретение: два подсумка, сшитые вместе и укрепленные на груди. Немудреное, но жизнь спасло не одной сотне солдат.