— Jamais.
— Je suis saoule.[14]
— Moi aussi, cocotte.[15]
— Кукарекать, как петух, — сказала мадам Воле, — по крайней мере, в этом была какая-то fantaisie[16]. У моего мужа не было никаких fantaisies. Он придерживался строго классического стиля. — Pas de vices.[17]
— И все-таки вы скучаете по нему?
— Он трудился усердно, — сказала мадам Воле хихикнув. — Подумать только, что в конце ему приходилось трудиться за нас обоих.
— Вы находили это несколько надоедливым?
— Это была привычка — как скучаешь по привычке. Я просыпаюсь теперь в пять утра.
— В пять?
— Это был час его наибольшей активности.
— Мой муж был очень маленьким мужчиной, — сказала мадам Дежуа. — Не ростом, конечно. Он был под два метра.
— О, Поль достаточно большой — но всегда одинаковый.
— Почему вы продолжаете любить этого человека? — вздохнула мадам Дежуа и положила свою крупную руку на колено мадам Воле. Она носила кольцо с печаткой, принадлежавшее, вероятно, ее умершему супругу. Мадам Воле тоже вздохнула, и, как мне показалось, меланхолия снова воцарилась за столом, но потом мадам Воле икнула, и они рассмеялись.
— Tu es vraiment saoule, cocotte.[18]
— Действительно ли я грущу о Поле или только о его привычках? — Неожиданно она встретилась со мной взглядом и вспыхнула до закапанного вином ворота.
Мадам Дежуа повторила успокаивающе:
— Un anglais — ou un americain.[19] — Она почти и не пыталась понизить голос. — Знаете ли вы, какой неопытной я была, когда умер мой муж? Я любила его, когда он кукарекал. Я была рада, что он так доволен. Мне всего лишь хотелось, чтобы он был доволен. Я обожала его, хотя в те дни — j'ai peut-etre joui trois fois par semaine[20]. Я не рассчитывала на большее. Это казалось мне естественным ограничением.
— В моем случае это было три раза в день, — сказала мадам Воле и опять хихикнула. — Mais toujours d'une facon classique.[21] — Она закрыла лицо руками и всхлипнула. Мадам Дежуа обняла ее за плечи. Длительное молчание сохранялось за столом, пока уносили остатки bouillabaisse.
— Мужчины — любопытные животные, — произнесла наконец мадам Дежуа. Подали кофе, они разделили между собой marc[22], по очереди макая кусочки сахара в кофе и кладя их друг другу в рот. — Животные тоже лишены воображения. Собака не обладает fantaisie.
— Как мне иногда надоедало, — сказала мадам Воле. — Он постоянно говорил о политике и включал новости в восемь часов утра. В восемь! Что мне за дело до политики? Но если я спрашивала его совета по какому-нибудь важному делу, он не проявлял ни малейшего интереса. С вами я могу говорить обо всем, обо всем на свете.
— Я обожала мужа, — сказала мадам Дежуа, — хотя только после его смерти я открыла в себе способность к любви. С Полин. Вы ее не знали. Она умерла пять лет назад. Я любила ее сильнее, чем когда-нибудь любила Жако, и тем не менее я не испытала отчаяния, когда она умерла. Я знала, что это не конец, потому что к тому времени я знала свои способности.
— Я никогда не любила женщину, — сказала мадам Воле.
— Cherie[23], в таком случае вы не знаете, что может значить любовь. С женщиной вам не придется довольствоваться une facon classique три раза в день.
— Я люблю Поля, но он так во всем отличается от меня...
— В отличие от Полин, он — мужчина.
— О, Эмми, вы так верно его охарактеризовали. Как хорошо вы понимаете. Мужчина!
— Вы только представьте себе, как смешон этот маленький предмет. Другой бы подумал, достаточно ли этого, чтобы кукарекать.
Мадам Воле хмыкнула и сказала:
— Cochon.
— Возможно, в копченом виде, как угорь, он мог бы кому-нибудь и понравиться.
— Перестаньте. Перестаньте. — Они раскачивались от смеха. Конечно, они были пьяны, но самым очаровательным образом.
Какой далекой казалась теперь грязная узкая улица у Троллопа, тяжелые башмаки мистера Кроли, его гордое застенчивое ухаживание. Иногда мы путешествуем в пространстве таком же огромном, как космос для астронавта. Когда я поднял глаза, головка мадам Воле покоилась на плече мадам Дежуа.
— Я так хочу спать, — сказала она.
— Сегодня вы обязательно будете спать, cherie.
— Я так мало подхожу вам. Я ничего не знаю.
— Когда любишь, учишься быстро.
— А я люблю? — спросила мадам Воле, выпрямившись и глядя в темные глаза мадам Дежуа.
— Если бы ответ был отрицательный, вы бы не спрашивали.
— Но я думала, что никогда не смогу опять полюбить.
— Не другого мужчину, — ответила мадам Дежуа. — Cherie, вы совсем спите. Пойдемте.
— А счет? — спросила мадам Воле, пытаясь, быть может, оттянуть решительный момент.
— Я расплачусь завтра. Какое хорошенькое пальто — но недостаточно теплое, cherie, для февраля. О вас нужно заботиться.
— Вы вернули мне мужество, — сказала мадам Воле. — Когда я вошла сюда, я была si demoralisee[24]...
— Скоро — я обещаю — вы сможете смеяться над прошлым...
— Я уже смеялась, — ответила мадам Воле. — Он действительно кукарекал?
— Да.
— Я никогда не смогу забыть то, что вы сказали о копченом угре. Никогда. Если бы я увидела теперь... — Она опять начала смеяться, а мадам Дежуа понемножку подталкивала ее к двери.
Я наблюдал за ними, когда они переходили дорогу, направляясь к стоянке. Неожиданно мадам Воле слегка подпрыгнула и обвила руками шею мадам Дежуа, ветер, дунувший из-под арки, ведущей в порт, донес до меня слабый звук ее смеха, а я сидел в одиночестве chez Felix[25]. Я радовался тому, что она опять счастлива. Я радовался тому, что она попала в добрые надежные руки мадам Дежуа. Какой все-таки глупец был Поль, размышлял я, испытывая огорчение по поводу стольких упущенных возможностей.