Во всяком случае, хотелось на это надеяться.
Поднявшись в свой номер, он рассмотрел фотографию осведомительницы генерала Сан-Мартина. Не слишком привлекательная толстушка с крупным носом, выдававшим примесь индейской крови, глубоко посаженными глазами и тяжелым подбородком.
Он снял трубку телефона и набрал номер. Долгие гудки.
Он набрал еще раз, и опять безрезультатно. Надо было действовать пока в другом направлении. Он решил отправиться на поиски «человека ЦРУ», журналиста Фелипе Манчаи. «Очень полезный парень», — сказал о нем ирландец. Именно он лично знал основателя «Сендеро Луминосо» Мануэля Гусмана.
— Фелипе? В конце коридора. Третья дверь направо.
Провожаемый удивленным взглядом молодого журналиста, Малко двинулся по заплеванному коридору. Здание на улице Камана, на четвертом этаже которого помещалась редакция журнала «Карретас», явно знавало лучшие дни. Один из лифтов был сломан; мигающие желтоватые лампочки едва освещали коридоры. Кондиционеров не было. В крошечных кабинетах теснились, переругиваясь, журналисты; тот, кому удавалось занять хотя бы краешек стола, считал себя счастливчиком. Непрерывно звонили телефоны. Малко постучал в указанную дверь.
Ответа не последовало.
Он повернул ручку, и дверь открылась. Малко так и застыл на пороге.
За старым письменным столом сидел человек, обхватив голову руками и уткнувшись лицом в ворох бумаг. Он спал. Несмотря на открытое окно, жара в кабинете была невыносимая. Да еще запах... Спящий был так неподвижен, что Малко испугался, не мертвец ли перед ним. Он подошел и легонько потряс его за плечо. Тот проворчал что-то, не просыпаясь. Малко потряс его сильнее. Человек вздрогнул, резко выпрямился и открыл глаза.
— Какого черта?
Малко увидел мутный взгляд за толстыми стеклами очков, гнилые зубы и невольно отпрянул: изо рта журналиста разило неразбавленным виски самого скверного качества. Хозяин кабинета с трудом принял вертикальное положение. Легкая куртка с короткими рукавами обтягивала его тощую фигуру, из карманов торчали ручки и карандаши.
Ему было лет шестьдесят, если не все сто. На грубом, словно вырубленном топором морщинистом лице выделялся мясистый красный нос.
Старик растерянно моргал, пытаясь понять, кто посмел его разбудить. Занесенный для удара кулак медленно опустился.
— Фелипе Манчаи? — спросил Малко.
— Si, si, — пробормотал журналист.
— Я к вам от ирландца.
Потребовалось добрых десять секунд, чтобы его слова дошли до затуманенного алкоголем сознания. Наконец старый журналист просиял и в лучших испанских традициях прижал Малко к груди.
— Какой сюрприз! Какой приятный сюрприз! Идемте, выпьем по этому случаю. Такая жара, черт ее возьми, меня сморило...
Малко не видел особой необходимости пить, но отказаться было трудно... Пока они шли по коридору, Фелипе Манчаи успели окликнуть трое его коллег — один требовал отдать долг, другой — представить статью, обещанную три дня назад, третий — вернуть кассету с порнофильмом. Журналист остановился перед сидевшим у входа коренастым вахтером и протянул руку.
— Мою пушку!
Тот со вздохом порылся в ящике своего столика и вытащил маленький «таурус» 38 калибра с коротким стволом. Фелипе Манчаи засунул его за пояс, заговорщицки подмигнув Малко.
— Не выйду же я с голыми руками.
В лифте Малко спросил его:
— Зачем вы носите оружие?
Фелипе Манчаи посмотрел на него, как на идиота.
— У нас все вооружены. Журналист в Лиме — опасная профессия. Меня уже несколько раз пытались ухлопать — кое-кому мои статьи не нравились. У вахтера тоже была пушка, только ее у него украли. А он живет в «Пуэбло Ховен» и боится возвращаться домой вечером, вот я ему и одолжил свою...
Асфальт на улице плавился от жары. Оборванные менялы тут же облепили их, как мухи, предлагая купить доллары. Фелипе Манчаи беззлобно обругал их, и они тут же испарились. В соседнем кафе было пусто.
— Два писко, — заказал Фелипе Манчаи, даже не спросив согласия Малко.
Он уже окончательно проснулся после своей «сиесты», только руки слегка дрожали. Болезнь Паркинсона или хронический алкоголизм. Малко осторожно пригубил писко — немного напоминало ром. Судя по всему, коварный напиток. Фелипе Манчаи выпил свою порцию залпом — видимо, чтобы промыть горло от виски, — и, покосившись на Малко, тут же заказал еще.
— К писко надо привыкнуть, — доверительно сообщил он, когда принесли вторую рюмку. — Местная отрава. Будьте осторожны, они иногда подмешивают в него всякую дрянь для крепости, тогда это действительно может свалить с ног...
У Малко и чистое писко не вызывало особого доверия. Им принесли кусочки рыбы, политые лимонным соком. Фелипе с жадностью набросился на закуску. Большой вентилятор под потолком создавал относительную прохладу. Прожевав очередной кусок, Фелипе спросил, понизив голос:
— Вы приехали из-за Гусмана?
— Да, — кивнул Малко.
Журналист лихо опрокинул вторую рюмку и приосанился; его щербатый рот растянулся в хитрой улыбке.
— Все здесь думают, что я старый пьяница, конченый человек... А ведь я в деле уже сорок лет. Гусман! Да я знал его, когда еще никто о нем и слыхом не слыхал. Я приходил к нему поболтать, когда покупал «пасту»[14] в Аякучо. Я свободно говорю на кечуа, не то что нынешние желторотые юнцы. Они и кастильский диалект едва понимают, а что они смыслят в этой стране? Да, «сендерос», настоящих, тех, что основали «Сендеро Луминосо», — я их знаю всех.
Малко прервал его разглагольствования.
— Это правда, что несколько месяцев назад вы виделись с Гусманом?
— Еще бы, — гордо кивнул журналист. — Он сам меня об этом попросил.
— Зачем?
— Он хотел передать мне политический манифест. Я сделал из него сногсшибательную статью для «Карретас».
— Где вы встречались?
— В одном парке в Сан-Исидро, рядом с полем для гольфа. Совсем ненадолго, четверть часа, не больше. Прощаясь, он обнял меня.
Старик чуть не прослезился при этом воспоминании.
— Вы уверены, что это был именно он?
— Конечно!
— Вы знаете, где он сейчас скрывается? В Лиме?
Глаза Фелипе Манчаи вдруг снова стали мутными. Он отрицательно покачал головой и заказал третью рюмку писко.
— Никто не знает, где он, и это к лучшему. В «Диркоте» меня изрезали бы на кусочки, если бы только заподозрили, что мне известно, где его найти. Не думаю, что он еще в Лиме.
Он икнул, помолчал несколько секунд и спросил:
— Кстати, ирландец дал вам мои две тысячи долларов?
— Какие две тысячи долларов?
Фелипе Манчаи тут же напустил на себя важный вид.
— А, ладно, — небрежно обронил он, — забыл, наверное.
Он решительно взглянул на часы и жестом подозвал официанта.
— У меня работа, — заявил он, — надо кончить статью. Приходится вкалывать, жизнь-то все дорожает.
Малко уже открыл бумажник под жадными взглядами оборванцев, сидевших у входа в кафе. Он отсчитал пять стодолларовых банкнот и протянул их Фелипе.
— Вот, — сказал он, — с ирландцем я сам все улажу. Остальное дам вам завтра.
— Да что вы, ни в коем случае, — с достоинством запротестовал журналист, однако деньги тотчас исчезли в его кармане. — Я не хочу быть у вас в долгу, с какой стати...
— Так на чем мы остановились? — прервал его Малко. — Вы видели Гусмана здесь, в Лиме, три месяца назад; А потом?
Фелипе Манчаи глотнул писко, чтобы отпраздновать получение пятисот долларов.
— Потом — ничего, — вздохнул он. — Меня раз шесть вызывали в «Диркоте» и в жандармерию. Прослушивали мой телефон, следили за мной. Ничего не разнюхали, устроили мне нахлобучку и отпустили на все четыре стороны.
— Гусман больше не объявлялся?
— Нет. Будь он в Лиме, он связался бы со мной.
Итак, след обрывался... Фелипе Манчаи вытер вспотевший затылок большим платком сомнительной чистоты. Он снова начал клевать носом. Малко твердо решил вытянуть из него еще хоть что-нибудь, прежде чем тот уснет.
— Вы знаете некую Монику Перес?
Журналист встрепенулся.
— А как же! Моя приятельница.