— Не знал, что ты такой сентиментальный, — усмехнулся Гриффин.
— Сейчас все стали такими, — отозвался я, отрывая взгляд от Америки и глядя в лицо человеку из управления. — Ты лучше мне скажи вот что, Гриффин. В нашем огромном мире полно людей, которые ненавидят США. И если раньше что-то спасало нас от них, некий магический щит, то его больше нет. Как ты собираешься обеспечить нам безопасность?
— Надо устранить плохих парней, — заявил он.
— Кого именно?
Я откинулся назад и закрыл глаза, пытаясь вспомнить прикосновения, запах, вкус Бетси и ее глаза цвета темного меда, в которых стояли слезы.
Лондон
20-22 сентября, 2001 года
Глава 5
Люди нечасто заглядывают к себе на задний двор, даже такие, как Абу Сейф, который, наверное, все время жил с оглядкой. Ранним вечером я стоял перед застекленной дверью двухэтажного дома на окраине Лондона. На неряшливом газоне валялись грязные пластмассовые игрушки и мокрые картонные ящики. Он их не замечал. Не заметил он и меня. Как будто я был невидимкой. Он даже глаз не поднял.
С тех пор как я видел его в Боснии, Абу Сейф прилично набрал в весе. Он был одним из проповедников, которые приходили в наш лагерь и призывали убивать и погибать. Я никогда не видел у него оружия, у него не было даже личных вещей. Но Господи, как заводили нас его речи! Он говорил нам, что мы сражаемся против самого зла. Мы несли слово и волю Божью.
И не важно, верили ли мы на самом деле в рай, который он нам обещал, во всемогущего Аллаха, которому, по его словам, мы служили, у нас не оставалось сомнений, что там, в темном холодном сердце Балкан, мы действительно противостоим настоящему злу. В каждой деревне, которую мы освобождали, выбивая оттуда четников,[5] мы видели последствия человеческой жестокости. Мусульманских девушек насиловали и рвали на части, мусульманских стариков калечили, а мусульманские дети сгорали заживо в своих укрытиях. Они лежали, съежившись, слишком напуганные, чтобы плакать, и слишком маленькие, чтобы молиться. Мы видели это везде, куда бы ни пришли. И конечно, мы рассказывали об этом Абу Сейфу, а он вызывал праведный гнев у очередных групп новобранцев, манипулируя их яростью, пока они… то есть мы… не доходили до состояния готовности пойти на что угодно, лишь бы остановить убийства. Для этого мы сами учились убивать. Мы преодолевали реки крови и учились любить огонь.
Потом Абу Сейф перебрался в Лондон, в пригород Илинг с серыми рядами полуразрушенных домов, где я его и нашел. Я следил за ним, сторожил его на улицах, наполненных запахом карри и сигарет, плесени и ванили, уже два дня и три ночи.
Абу Сейф попросил в Англии политического убежища. Он не мог вернуться в Алжир, где, как говорили, он родился. Здесь он собирал деньги на благотворительность. Абу Сейф взял в жены двух женщин, обе были еще подростками. За три года он усыновил четырех детей. И все это время продолжал проповедовать долг священной войны. Господи, какое возвышенное звучание он мог придавать словам, вдохновляя сыновей пакистанских лавочников и суданских таксистов, будоража неутомимых младших братьев палестинских банкиров и йеменских врачей. Он рассказывал истории об истинном мужестве, некоторые из которых он слышал от очевидцев событий, другие — придумал. Но он убеждал, что видел все своими глазами. Видеозаписи его проповедей распространялись по всей Европе. Даже сыны Франции, Италии, Испании и розовощекие англичане проникались его речами о правом деле. Когда Абу Сейф понимал, что новобранцы готовы идти сквозь кровь и огонь, он помогал переправить их в Пешавар, а оттуда в Афганистан, Чечню и Филиппины, но сам при этом оставался в своем безопасном убежище в Илинге.
Абу Сейф сидел за компьютером. На нем был короткий белый халат, вроде тех, что носили сподвижники Мухаммеда. Живот свободно свисал между широко расставленных ног. Борода у него была такой длинной, что накрывала почти весь огромный живот. Левой рукой он поправил яйца, но ему не удалось положить их так, как хотелось.
На столе около монитора стоял микрофон и лежали наушники, чуть поодаль — стопка арабских газет, стакан с чаем, пара ручек «бик», несколько конвертов и нож для разрезания бумаги в форме кинжала. Стальное лезвие около четырех дюймов в длину украшали красные и зеленые завитушки и кресты, а эфес был как у меча крестоносца, только крошечного. Абу Сейф надел наушники и заговорил в микрофон. «Бисмалла ал-рахман ал-рахим, — читал я по губам. — Во имя Аллаха, милостивого и милосердного». С этих слов начиналась каждая его проповедь о ненависти. Каждый субботний вечер он проповедовал джихад в прямом эфире. В тот вечер, когда я наблюдал за ним из темноты, стоя на заднем дворе, я видел на экране его монитора десятки имен аудитории чата. Он говорил и говорил. Новые имена сменяли старые. Бормоча в микрофон, Абу Сейф был похож на дрессированного медведя в стеклянной клетке, зверя из цирка, который абсолютно безвреден, если только не находиться с ним в одной клетке.
5
Четники — в XV–XIX вв. участники национальной борьбы партизанских отрядов (ЧЕМ) против османского ига. В XX в. — участники националистического великосербского движения. В годы Второй мировой войны боролись против национальных освободительных сил.