В пользу предположения, что в ЦК КПСС и, конечно, в МИДе прекрасно представляли ситуацию в ГДР, говорит факт беседы автора книги сразу после падения Берлинской стены с Николаем Португаловым, консультантом Международного отдела ЦК КПСС. С Португаловым автор встретился в здании ЦК на Старой площади. Стоит заметить на полях, что в тот период попасть в это здание, где теперь размещается администрация российского президента, было гораздо проще, пропуск выписывали по телефонному звонку с аппарата, установленному у входа.
Николай хорошо знал автора по совместной журналистской работе в Бонне и потому был довольно откровенен. Он рассказал, что в ЦК КПСС обсуждался вопрос использования советских танков для предотвращения проникновения «вражеских элементов» в ГДР, на самом деле речь шла о подавлении выступлений оппозиции. В тот момент на территории ГДР были расположены шесть советских армейских группировок. По состоянию на начало 1990 года Советская армия в ГДР располагала 4100 танками и 8000 бронемашин. Конечно, речь шла не столько о возможном вторжении натовских сил, сколько о контроле внутренней ситуации в ГДР. На тот период, скорее всего, противостояния армиям НАТО уже особо не требовалось, поскольку было очевидно, что судьбу страны могли решить внутренние оппозиционные силы. Опыт подавления выступлений населения ГДР у Советской армии имелся. Как известно, в июне 1953 года, когда в ГДР начались экономические протесты рабочих, переросшие в политическую забастовку, Москва использовала войска для их подавления. 17 июня 1953 года в Берлине против протестующих была брошена 12-я танковая дивизия, дислоцированная в Карлсхорсте, тогда одном из пригородов Берлина. Всего в подавлении волнений по всей ГДР участвовало 16 советских дивизий, из них только в Берлине 3 дивизии с 600 танками. Вечером 17 июня в городе действовало около 20 тысяч советских солдат и 15 тысяч служащих казарменной полиции ГДР. Конечно, повторение варианта 1953 года было в принципе возможно. Но, как сообщил автору Николай, на совещании возобладало мнение, что сделать уже ничего нельзя, поскольку ситуация полностью вышла из-под контроля властей ГДР.
К тому же Горбачев был противником силовых методов во взаимоотношениях с братскими партиями социалистических стран. Как рассказывает вышеупомянутый Игорь Максимычев, тогдашний посол СССР в ГДР Вячеслав Кочемасов в марте 1989 года изложил в берлинском посольстве указания Горбачева на совещании с послами СССР в социалистических странах в середине марта 1989 года. Основные тезисы в выступлении Горбачева сводились к следующему: полное равноправие с друзьями, ничего не навязывать, будем делиться опытом, но не будем брать на себя ответственность за то, что они должны решать сами. Несомненно, это противоречит утверждениям Эрика Форда о навязывании горбачевской модели. Кстати, к следующим предположениям Эрика Форда о якобы неожиданности падения Берлинской стены для Москвы следует добавить, что информация о положении двух германских государств поступала в Москву по линии легальной разведки, то есть сотрудников ПГУ, работавших под прикрытием дипломатов, советских коммерческих структур и журналистов и замыкавшихся на резидентуры КГБ в ФРГ (в Бонне, Мюнхене и Гамбурге) и в Берлине, а также по линии нелегальной разведки, имевшей собственные структуры и каналы связи.
Поэтому, с большей долей вероятности, публикации Форда могут преследовать вполне очевидную цель, которую в разведке принято обозначать как активные мероприятия, то есть попытку оказания воздействия на общественное мнение с вполне определенной целью.
Ситуация при проведении советской внешней политики усугублялась упомянутым дипломатом Максимычевым дуализмом. Дуализм обуславливался тем, что в Международном отделе ЦК КПСС работали опытные германисты, а в МИДе появились абсолютно новые люди. Горбачев стремился проводить новую политику перестройки не только внутри страны, но и в международных делах, и поэтому он нуждался в новых помощниках, не запятнанных конфронтацией в период холодной войны. Именно поэтому он заменил опытного Андрея Громыко на знакомого комсомольского работника. К тому же Горбачев воспринимал Громыко как конкурента на внешнеполитической сцене и, главное, вряд ли мог им управлять, в отличие от людей, которые были лично обязаны ему своим возвышением. Речь идет об Эдуарде Шеварднадзе. Сам Горбачев, вспоминая Шеварднадзе, говорил, что тот «был мой друг еще по комсомолу… Эдуард работал первым секретарем ЦК ВЛКСМ Грузии. А я был секретарем соседнего с Грузией Ставропольского крайкома ВЛКСМ»[5].