— Зачем его искать? — отец поднялся, подбросил несколько полешек в костер и, отряхивая руки, закончил: — Он старый уже, давно в отставке, живет на Симоновском валу, напротив тринадцатой городской больницы. Телефон есть, вернемся — попробую связаться. Ладно, давай поедим, аппетит уже нагуляли…
К сожалению, встретиться со стариком было не суждено — он скончался за неделю до моего приезда в Москву. И по книжным пробежаться не получилось — на следующее утро позвонил Казимерас и, ничего не объясняя, назначил встречу через два дня. Пришлось сворачивать отпуск и ехать домой. Отдохнул, называется…
Встретиться с отцом Казимером мы договорились в Старом городе, куда он собирался к своему коллеге из Кафедрального собора, по служебной надобности. До назначенного им времени оставалось минут двадцать, и я решил зайти внутрь. Присел на скамью, чтобы не мешать молящимся, и начал разглядывать убранство костела. Красиво раньше строили, ничего не скажешь, только к чему все это? Написано же: «не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе…». Однажды, я задал этот вопрос служителю церкви — как же так, ведь пишут иконы, расписывают храмы, изображая Жития Святых? Святоша с задатками хорошего менеджера и присущей любви к словоблудию вывернулся, мол: «если мы кланяемся иконе — как иконе, а человеку — как человеку, то не грешим! А если как Богу — то тяжко грешим. Такое поклонение будет скоро требовать от людей антихрист. Поклонение же иконам с образами Бога или живыми друзьями Бога и богами по благодати есть дело правое и богоугодное, и здесь нет никакой измены». Бред, господа, чистейшей воды; но бизнес хороший, ничего не скажешь.
Мое внимание привлекла надпись на русском языке, выполненная на плите белого мрамора. Подошел поближе и прочитал: «Юлия Александровна Татищева, кавалерственная дама Орденов Св. Екатерины и Марии-Луизы, супруга Российского посла при Австрийском Императоре. На пути своем из Вены в С.Петербург, скончалась здесь, в Ковно, на сорок девятом году от рождения, апреля 22 дня, 1834 г . Погребена в сей церкви. Боже Великий и Милосердный, упокой душу усопшей рабы твоей».
— Интересуешься? — позади меня раздался голос отца Казимера.
— Да, интересно, что это за дама такая была, — мы поздоровались и не спеша направились к выходу. Кстати, я давно заметил, что за все время нашего знакомства Казимерас ни разу не подал мне руки. Когда у него спросил про причину такой неприязни, он даже засмеялся, чем изрядно напугал пожилую прихожанку, стоявшую у дверей костела.
— Нет, Александр, ты неправильно понял, — он улыбнулся. — Если я подам тебе на людях руку, ты к ней приложиться должен. А тут, видишь, какое дело — еще неизвестно, кто из нас и кому руки целовать должен, — ты мне, или, наоборот, я тебе кланяться, учитывая некоторые события. Ладно, — махнул рукой он, — все еще надеюсь когда-нибудь узнать. А вот дама эта, надо заметить, очень интересная персона — как следует из записок графа Александра Ивановича Рибопьера: «Государь поручил мне разузнать под рукою, как себя держит в Вене посол наш Татищев, на счет котораго дошли до Государя неблагоприятные слухи. Жена посла, Юлия Александровна Татищева, родом Конопка, а по первому браку Безобразова, с которою я был близко знаком, прехитрая и претонкая штука, была в то время в Петербурге. Она опасалась, как бы я не занял места ея мужа, или же как бы не представил о нем чего-либо неблагоприятнаго. Татищева явилась ко мне и всячески убеждала отказаться от предлагаемаго посольства, на которое, говорила она, меня назначили только с целью удалить от Государя».
— Второй раз, после смерти первого мужа? — спросил я. — Разводы в те времена вроде не поощрялись?
— Ошибаешься, Александр, — сказал ксендз, — в аристократической среде практиковались, правда, не все женщины решались на этот шаг; как сейчас говорят — только самые «продвинутые». Называлось это «разъездом», что госпожа Татищева и сделала — разошлась в 1813 году с первым мужем, Николаем Алексеевичем Безобразовым, и сразу же вышла за известного в те времена дипломата — Татищева Дмитрия Павловича.
— Молодая была, — заметил я, — сорок девять лет.
— Да, молодая. Был бы мост, может, ничего бы и не случилось.
— Не понял?
— Упоминание о ее смерти есть в дневнике Долли Фикельмон, женщины, которая была другом Пушкина[22], — ответил Казимерас и, прищурившись, начал цитировать:
«23 мая. …Мадам Татищева скончалась в Ковно после печального происшествия. Перед смертью она завещала попечению Императора и Императрицы мадемуазель Безобразову, дочь своего мужа от другого брака. Ее взяли фрейлиной во дворец, и она только что прибыла с Апраксиным, привезшим сюда и свою дочь Лидию. Бедная Татищева выехала из Вены в октябре, чтобы доставить в Петербург этих двух молодых особ. Ночью она решила переправиться на пароме через реку в окрестностях Ковно. Благополучно достигла берега с первым паромом. Вторым рейсом перевозили экипаж с девицами Апраксиной и Безобразовой, а также фургон с приготовленными для Петербурга туалетами и драгоценностями, который сопровождали камердинер и горничная. Неожиданно паром ударился в какую-то лодку, и одна из повозок опрокинулась в реку. Татищева, которой и до этого нездоровилось, ожидала на другом берегу; она услышала громкие крики, и вслед за тем кто-то сообщил ей, что обе барышни утонули. В действительности же в реку упал только фургон со всеми красивыми вещами, а находившиеся в нем камердинер и горничная были спасены. Девицы не пострадали. Для Татищевой этот испуг оказался смертельным. Едва живую ее перевезли в Ковно, нервная горячка осложнилась многими другими недугами, и после долгих страданий она недавно скончалась, вдали от мужа, дочери и всего привычного для нее существования. По какой-то странной прихоти Провидение привело ее умирать в родные места — она родилась в окрестностях Ковно, откуда необыкновенная красота и ловкость вывели ее на блистательную арену высшего общества. Она была особой доброй, умной от природы. И за эти поистине замечательные качества ей можно простить весьма фривольную жизнь, но, несомненно, она была бесценным другом Татищеву, и я уверена, что он будет очень скорбеть о ней».
22
Светлана Мрочковская-Балашова «Долли Фикельмон. Дневник 1829-1837. Весь пушкинский Петербург» (из-во «Минувшее», Москва, 2009, стр.303-304).