Ты вон лезешь весь из кожи,
Чтобы грязью их облить,
Как же всё ж не стыдно роже?!
Я смогу их отбелить!
Скоро будет всё известно,
Что творится, где и как,
Возмущаться бесполезно
Будешь полный ты дурак!
По Земле хожу Сам в теле
Не укрыться от Меня...
Много вас в том черном деле,
Но закончится стезя!
Вам, запечным тараканам,
В черных ваших всех "плащах"
Я набрал для всех "арканов"
Нагоню на вас Я страх!
А кому же сам ты служишь,
Коль Моих не слышишь Слов?
С дьяволом, монах, ты дружишь
Под его попал покров.
Упраздню Я ваши церкви.
Хватит! Жиром заплыли.
Применю другие мерки
По миру чтоб все пошли!
Ты же философ неказистый,
Тех Посланцев не тревожь!
Отлучать кого от церкви
Нос еще твой не дорос!!!
Выступаешь на народе,
А душа-то вся черна,
Ты козел тот в огороде
Вся капуста в жор пошла!
Догмы пичкаете в мозг
Бедным людям, что вам верят,
Запасусь на всех Я "розг",
Слуги вас Мои проверят!
Прикуси-ка ты язык
Вот о чем предупреждаю!
Я шутить ведь не привык,
Спесь твою Я обуздаю!
Читай внимательней, кумекай,
Быть может, что-то всё ж поймешь...
В народе больше ты не мекай
В жаровню Адову пойдешь.
Ну а пока же - будь здоров
И язык чеши поменьше!
Сколько ж вас, таких ослов,
Хоть в сутанах, но без Чести.
Аминь
Всевышний Бог Саваоф. 15.9.1997.
И еще: 15 декабря 1997 г. в Томске, в редакции рериховской газеты "Знамя мира", главный редактор этого издания Г. С. Горчаков в самом что ни на есть буквальном смысле набросился на меня с кулаками. Так что терпимость свойственна рериховцам только в публичных декорациях. Ни письма создателей теософии, ни трактаты "Живой Этики" не отличаются терпимостью. От насилия словом обычно не так уж трудно перейти к насилию делом. "Непугливый" глава рериховского издания это и сделал... А потом печатно пообещал это делать и впредь: "Честно сказать, хорошего пинка за свои гнусные инсинуации он заслужил и в следующий раз обязательно получит"[414]. Впрочем, и та несловесная защита Горчаковым "Живой Этики", и его последующая статья об уроках той защиты достойны упоминания лишь ради одного. Ради того, чтобы еще раз предложить читателю подумать: а способны ли вообще рериховцы к спокойному диалогу и действительно ли им чужд дух агрессии? Напомню, что в этой рерихианской статье по поводу моей книги "Сатанизм для интеллигенции" редакция написала, что "книгу эту мы с чувством большого омерзения к автору в свое время читали". Если рерихианские идеологи испытывают "омерзение" не только к тексту, но и к автору, то лишь естественно, что любая попытка трезвого диалога ими осуждается: "И леший бы с ним, с этим Кураевым, но нас в редакции удивило, что на встречах с ним присутствовали нередко и так называемые рериховцы. Но ни в Томске, ни в других местах что-то никто не попытался уличить этого служителя сатаны во лжи"[415]. Выходит, "пинок" и "омерзение" - это единственный способ контакта с несогласными, который признают рериховцы.
В защиту богословия
Богословие - это догматика. Догматика это оковы мысли. Догматика - это схоластика. Схоластика - это скучно и безжизненно. Догматика - это осуждение "ересей". Догматика это нетерпимость.
Таков привычный ассоциативный ряд, возникающий в светском сознании при слове "богословие". Это верно, что богословие бывает скучным и навязчивым. Это верно, что богословие слишком часто превращается из "богословия любви" в "богословие ненависти"[416]. Это верно, что богословие требует отчетливости, ясных формул, мыслей, а потому проводит отчетливые разграничения там, где прежде все сливалось воедино в сероватой "духовности". Верно, что богословие обнажает различность духовных путей и тем самым мешает проекту их экуменического слияния.
Но - какова же альтернатива? С богословием жить бывает подчас неудобно. Но - какова же жизнь без богословия?
Ведь теология - это прежде всего логика. Это разум. Богословие - это модус присутствия рациональности в иррациональном мире религии. Если из религиозной жизни мы устраняем богословие (за "догматизм", "нетерпимость" и вообще "плохое поведение"), то по выдворении смутьяна за дверь в классе остаются отнюдь не паиньки. Остаются чувства и страсти, уже не контролируемые рассудком и не поддающиеся логической рефлексии.
Разум ищет отчетливости, а значит, ищет различений и оттенков. Он ищет ясных определений. Там, где есть определения, там есть осознание предела и есть понимание границ, которые проходят между религиозными, философскими и жизненными убеждениями людей. Там, где есть разум, там есть осознанное разнообразие. Если разум, проводящий границы, убрать из религиозной сферы, то границы останутся, - но проводиться они будут уже по чисто вкусовым параметрам: "А я чувствую, что это враг", "А я ощущаю, что это ложь", "Этого не может быть, потому что не может быть никогда"... Терпимости будет не больше. А мысли станет меньше. И контролируемости в поведении станет меньше.
И еще больше станет обычного варварства. Ведь в людях есть религиозный инстинкт. А есть религиозная культура. Задача любой культуры сублимировать инстинкты, сдерживать их и преображать. То, что из жизни нашей страны на десятилетия была устранена высокая культура религиозной мысли, привело к тому, что сегодня раскрепощенный религиозный инстинкт вышел из-под контроля не только "госидеологии", но и из-под контроля обычной разумности.
Самые примитивные формы религиозности правят бал. Тотемизм и магия, шаманизм и астрология, оккультизм и колдовство...
Одичавшее религиозное чувство, отвыкшее от дисциплины строгой мысли, убежденное в том, что веровать надо именно потому, что предмет веры абсурден (ибо именно так в советских вузах объяснялся феномен веры), с радостью бросается в любые абсурды.
К моему величайшему сожалению, из нашей жизни ушло словечко, столь пугавшее меня в студенческие годы. Представляете, выступает студент-второкурсник на семинаре. При подготовке к докладу он прочитал полторы статьи на заданную тему, дополнил их всем неимоверным запасом своей эрудиции - и заливается соловьем, и открывает новые закономерности вселенной и истории, и идеи выдвигает столь ошеломляюще новые, что даже Нильс Бор (с его афоризмом "Эта идея недостаточно безумна, чтобы быть истинной") не усомнился бы в их двухсотпроцентной истинности. Если бы студенту предоставили еще две минутки, - он бы несомненно открыл "всеобщую теорию всего"... И тут этот лысый доцент скучно смотрит на тебя поверх очков и унылым голосом говорит: "Обоснуйте, коллега..."
Какое там "обоснуйте!". - "А я так ощущаю!" - "А мне вчера был голос!" - "Да ведь так сказал сам Учитель!"
Ушли в прошлое те времена, когда христианину надо было с опаской всматриваться в научные сферы. Сегодня и Церковь, и науку теснит общий недуг нашего национального бытия: воинствующий оккультизм. Так мы оказались объединены неприязнью к нам популярного оккультного проповедника В. Налимова: "Итак, наша задача - открыть путь Космическому сознанию. Этому мешает наша культура, в частности, такие ее составляющие, как устаревшая игматизированность религии, излишняя логизированность (а потому и механистичность) науки... В других работах я уже писал об ожидании космического вмешательства в земные дела: в нынешней планетарной ситуации можно надеяться на вмешательство космических сил... Марксистско-ленинское православие не изменит социальную ситуацию"[417].
Символом того, что произошло с нами, для меня стал район Страстной площади. Когда-то здесь стоял Страстной монастырь. Его как "цитадель мракобесия и невежества" взорвали. Религию заменили Культурой. Площадь вместо Страстной стала Пушкинской. Вместо монастыря поставили кинотеатр "Россия". Напротив него открыли крупнейший магазин научной литературы в Москве - "Академкнигу".
Но начались демократические 90-е годы. Поскольку Культура элитарна, - она был изгнана с площадей. Привокзальная (по сути своей) забегаловка "Макдональдс" стала главной точкой притяжения всего района. Кинотеатр стал ночным клубом со стрип-шоу. У памятника Пушкину встала равновеликая ему рекламная пивная бутылка. А еще раньше книжный магазин закрылся на перестройку.
414
От редакции. Как дьякон Кураев в "Знамя мира" ходил // Знамя мира. - Томск, 1998, № 2(60)
416
Однажды профессор и инспектор Московской духовной академии архим. Евлампий на экзамене предложил студенту перевести термин "полемическое богословие" как "воительное" богословие. Присутствовавший на экзамене свт. Филарет, митрополит Московский, тут же заметил: "Отчего же не назвать его солдатским богословием?" (Ключевский В. О. Отзыве книге С. Смирнова "История Московской духовной академии до ее преобразования" // Ключевский В. О. Отзывы и ответы. Третий сборник статей-М., 1914, с. 342)
417
Налимов В. В. Критика исторической эпохи: неизбежность смены культуры в XXI веке // Вопросы философии. - М., 1996, №11, cc. 65-74. Кстати, моя книга "Соблазн неоязычества" В. Налимову показалась полной "вызывающих высказываний" (там же, с. 67)