— Нет… ничего на память не приходит.
Странный незнакомец уже не знал, что еще сказать, да и у Мадиса не было желания дальше разговаривать. Трубку он как раз в это время докурил. И тут незнакомец спросил, как бы продолжая прежний разговор и тыча при этом носком своего стоптанного сапога в деревянное колесо телеги:
— А про богатырей у вас тоже ничего не слыхали?
— Не, не слыхали.
— И про такого не слыхали, которого Калевипоэг зовут?
— Не, не слыхали. A-а, про этого… — Мадис вынул изо рта потухшую трубку, чтобы не мешала. — Про Калевипоэга, про его слыхали.
— Правда? — Незнакомец почему-то удивился.
— Да, про его слыхали. Здоровенный камень и посейчас у нас за гаванью Мяннисааре на берегу лежит.
— Который Калевипоэг бросил?
— Он самый, ага. Оттудова с берега Лээтсе бросил, через весь залив Лахепере.
— А это далеко?
— Верст шесть добрых будет.
— А камень большой?
— Две сажени высотой, да с лихвой три в толщину будет.
— А куда же он целился? Про это не говорят?
— Не, этого не слыхал.
— А злой дух не бродил там в ваших местах? Может, в него метил?
— Этого вот не знаю.
— Ну, а в какую сторону света бросил?
— Кажись, на северо-восток.
— Гм. Может, он сюда, в Кейласкую церковь, метил, да промахнулся. Этого не слыхал?
— Нет, того никак не слыхал. Что же это он, в церкви камни бросал?
— Случалось и так. Даже в чужих странах не оставлял церкви в покое. Слыхал про город Турку в Финляндии?
— Почему же не слыхал. В прежние времена лодкой туда из нашей деревни ходили.
— Вот в Финляндии первую церковь построили в городе Турку. С того времени прошло добрых шестьсот лет. А Калевипоэгу это не понравилось. И он запустил в нее отсюда, с нашего берега, громадным камнем.
— Во, должно быть, мужчина был.
— Да уж что говорить.
— А попал или мимо?
— Нет, не попал. А все ж таки даже с такого расстояния только на несколько сот шагов промахнулся. Когда в море против гавани находишься, его до сих пор показывают. — И, чтобы не показалось, будто он изображает из себя много ездившего человека, он добавил: — Сам-то я там не был. А вот мужики вашей деревни, может, когда-нибудь проходили там на парусниках и видели.
— Ежели дотоль не случилось слышать, так ведь только половину дела видишь, — медленно произнес Мадис и положил трубку в карман. — Так что этот Калевипоэг взаправду такой сильный мужик был?
— Взаправду.
— А про него и в других местах знают?
— Да, во многих краях.
— А какие дела он еще делал так, чтобы следы оставались?
— Я и сам многого не знаю. А если заранее не случилось слышать, так ведь только половину дела видишь. Может быть, когда-нибудь и доведется побольше разузнать да повидать.
— Может, и доведется… — произнес Мадис не сразу и очень тихо, еще немного помолчал, потом гаркнул своему гнедому «н-ноо» и затрясся по направлению к дому.
А домашний учитель сел здесь же на камень, достал маленькую записную книжку в деревянном переплете, карандаш и на коленях записал на чистом листке:
О КАЛЕВИПОЭГЕ
на косе Лоххосабба id, близ деревни Лоххосалло на берегу большой камень (2x3с) что К. метнул с берега Лээтси (Лээтце)
Ziel unbekannt[75].
В тот самый вечерний час, когда домашний учитель в комнате, нанятой им в Таллине, уложил в дорожную корзину среди прочих пожитков и записную книжку в деревянном переплете, чтобы на следующее утро спозаранок отправиться дилижансом в Петербург, в Кейле господин Хольц вошел в свой кабинет. Он был утомлен длительной должностной поездкой по проселочным дорогам и поэтому зол. Он тяжело опустился в кресло с дугообразной спинкой, стоявшее перед письменным столом, и равнодушно взглянул на какое-то письмо, которое лежало на столе.
Richtig[76]— служанка ему говорила.
Он взял письмо, поднес его к свече, и, держа далеко от своих серых, с синевой, немного стеклянистых глаз, стал читать.
Он еще раз внимательно прочитал письмо, потом громко засопел, сжал письмо в руке и довольно долго сидел, поставив на стол локоть, со смятым листком в кулаке. Пламя свечи отбрасывало на стену тень, напоминавшую большую взлетающую птицу.