Валерий Елманов
Око Марены
Памяти моей дорогой мамы, Пелагеи Петровны, да святится имя ее, посвящается эта книга…
Пролог
И это рассказ не о находчивой женщине или ее путях, —
Это урок всем, кто забывает в вещах их свойство казаться и быть…
Разгоряченный быстрой ездой всадник стремительно спрыгнул с коня и легко, почти бегом, будто и не было за плечами нескольких десятков верст утомительного галопа, взлетел по ступенькам на высокое крыльцо княжеского терема.
Такой же легкой походкой прошел в просторную гридницу, где о чем-то негромко беседовал с двумя вислоусыми старыми вояками седой грузный мужчина. Поверх простой и длинной белой рубахи на мужчине была теплая лисья шуба, в которую тот зябко кутался.
— Теплынь на дворе, батюшка, а ты в шубе, — улыбнулся всадник.
— До годков моих доживешь, тогда и уразумеешь, что в бабье лето тепло токмо молодые чуют, а уж нам, старикам…
Не договорив, он сокрушенно махнул рукой. Оба его собеседника тут же, будто по команде, встали и, поклонившись на прощанье, вышли из гридницы.
— Никак дружине своей смотр решил учинить, княже? — еще шире заулыбался вошедший и поощрительно заметил: — Давно пора настала. Особливо сейчас. Негоже, когда у воев великого киевского князя Мстислава Романовича мечи ржа точит.
— Ты один, Ростислав? — устало осведомился мужчина.
— Пока один, — последовал ответ. — Но гонцов к Андрею я уже отправил. Да и Святослав со Всеволодом должны подъехать к вечеру.
— Ну что ж, потрапезничаем келейно, чтоб никто помехой не был, — согласился Мстислав Романович. — А то давненько меня все четыре сына разом не навещали. То девки красные мешали, то охота знатная…
— Ныне другая охота грядет, отец, — нетерпеливо перебил его Ростислав. — Поди, писала тебе дочь твоя Агафья[1], что там на Рязани творится?
— Да ты и сам не хуже меня обо всем ведаешь, — спокойно возразил киевский князь.
— Ведаю, — послушно согласился Ростислав. — Потому и к тебе со всех ног прилетел. Такого братоубийства на Руси не слыхивали. Нешто можно стерпеть оное? — И почти жалобно: — Ты ж старейший князь, батюшка. Вразуми татя, кой по костям родни на рязанский стол залез.
— Сядь-ка, — властно усадил Мстислав Романович сына и, дождавшись, пока Ростислав займет место рядом с ним, кряхтя и неспешно поднялся и грузно прошелся к узенькому слюдяному оконцу. Дощатые светлые полы под тяжелыми шагами солидно поскрипывали в такт хозяину Киева. Пройдясь в задумчивости пару раз мимо сына, он подозрительно покосился на оконце, сквозь которое ярко светило солнце, и уселся к нему спиной, так чтобы собрать спиной все идущее через него тепло.
— Напрасно ты на дыбки взвился, будто жеребец необъезженный из табуна половецкого, — заметил строго. — Думаешь, не ведаю я, почто ты так яро жаждешь божий суд над убивцем сотворити? Ан нет, милый, все я ведаю. Молчи, — остановил он порывавшегося что-то сказать Ростислава. — Я пока еще не токмо великий князь, но допрежь всего — отец твой. Да и пожил изрядно, повидал много. Ты ж княжения Рязанского жаждешь, а про то забыл, что у убиенных князей еще дети остались. Их куда?
— О них уже Константин озаботился, — хмыкнул Ростислав. — Он же сразу из-под Исад людишек своих послал всюду: и в Пронск, и в Михайлов, и в прочие грады. Нет уже детишек. Кончились они, а вернее молвить, подсобил Константин их душам на тот свет перебраться.
— Кончились, да не все. Слыхал я, что у убиенного Ингваря все потомство целехонько вкупе со старшим. А первенцу его осьмнадцатый годок идет.
— Ему осьмнадцатый, а он уже на Переяславле сидит. Да ежели Константина спихнет с рязанского стола, то и вовсе княжество целиком охапит. А тут… — Ростислав, не договорив, тяжело вздохнул.
— И как ты ему подсоблять удумал? Помочи он вроде не просил? — последовал ленивый вопрос.
— А мы не дожидаючись — сами придем, — оживился Ростислав и с надеждой уставился на отца — неужто даст добро?
— Негоже то, — мотнул головой Мстислав Романович. — А ежели поразмыслить как следует, то и совсем никуда не годится. Ну, собрали мы дружину. Как нам на Рязань идти? Чрез черниговцев, что рязанцам родичами доводятся? Они того не допустят.
1
Дочь киевского князя Агафья была замужем за князем владимирским Константином Всеволодовичем.