«Да, это она! Она жива! Но волосы ее поседели, глаза ее ввалились… да, это она!»
Долго не мог он собраться с мыслями, но она обняла его, подняла с колен и посадила рядом с собою. Тогда-то мог он, несколько успокоившись, выслушать и понять ее рассказ.
Она лежала без чувств, была близка к смерти, но Ропер, прибежавший в числе первых на известие о ее отравлении, выслав из комнаты всех остальных, дал ей противоядие и успел возвратить ее к жизни. Сначала она вознегодовала на своего спасителя, потом, утешенная советами мистера Лесли, примирилась с жизнью, но хотела, чтоб все считали ее умершею. Для этого были приняты все предосторожности, и никто не подозревал, что леди Физвальтер осталась в живых. Она жила в совершенном уединении; только Ропер и Лесли навещали ее. Домтк, в котором она поселилась, примыкал к саду старинного дома Физвальтеров, и она могла по ночам приходить в свою комнату. Два или три суеверные простолюдина, ее видевшие, разнесли молву о привидении. Она воспользовалась этим слухом, чтоб являться чаще; тогда целая половина дома была оставлена пустою, и она могла почти постоянно проводишь время в своих прежних комнатах. Так прошло много лет. Она не знала участи своего сына и мужа. Оба считали ее умершею. Но надежда увидеть их, оправдаться перед мужем, поддерживала ее. Ропер не давал ей унывать, твердя, что настанет время, когда сэр Вальтер поймет истину. Теперь это время настало и она благодарит за то Небо.
В свою очередь, сэр Вальтер рассказал ей все, что случилось в последнее время, сказал, что нашел сына, с восхищением говорил о нем и его милой жене. Одно только обстоятельство требовало еще объяснения и сэр Вальтер с боязнью приступил к нему.
— Когда ты явилась мне вчера, и я хотел идти за тобою, другое видение восстало пред мною. Что ты знаешь о нем?
— Не знаю ничего, — отвечала она.
— Так это фантом, вызванный моим воображением, настроением к чудесному. Помолимся же за упокоение души нашего несчастного друга, соедини свои мольбы с моими, чтоб он из-за гроба простил меня.
И они преклонили колени в пламенной молитве. Она облегчила их сердца.
Тогда была призвана Элиса Эггс и получила кроткое прощение от своей госпожи. Раскаяние и волнение несчастной преступницы были так сильны, что ее ослабевший организм не вынес их: на утро она умерла, но умерла с миром в душе.
XIII. Амурат
Прошло около шести месяцов; настал июнь, в полной красоте своей.
Под деревьями перед гостиницею Золотого Окорока весело сидело большое общество, наслаждаясь прекрасным вечером, а отчасти также и превосходным пуншем Ионы. Тут были почти все молодые люди и девушки, выбранные для присуждения окорока; тут же сидели доктор Бош, капеллан сквайра, Уиль Крен и несколько почетных донмовских горожан. Все они были приглашены Ионою Неттельбедом на маленькую пирушку, в ожидании великого события, которое должно совершиться завтра.
Завтра день присуждения окорока, и сердце Ионы полно радостных надежд. Он уверен в своем торжестве. И как не быть уверену? Оба супруга приготовились самым удовлетворительным образом, без малейшей запинки, отвечать на все вопросы. Множество свидетелей подтвердят их слова. Правда, Эльюрд Физвальтер и его жена также кандидаты на получение награды, но Неттельбеды стоят в списке под первым нумером, следовательно, если не найдется против них улик, они и получат окорок.
Один только человек опасен Ионе. К счастью, этот враг далеко, и не явится завтра свидетельствовать против Неттельбедов; капитан Джоддок давно удалился из Донмо, по каким-то неизвестным, но, вероятно, не приносившим ему чести причинам. Потому Иона спокоен и счастлив.
Весело пировал он, когда подъехала чельмсфордская почтовая телега, которая в начале нашего рассказа привезла в гостиницу доктора Плота. Теперь также привезла она Неттельбеду странного гостя: величественно сидел в телеге громадный турок, в широчайших белых шальварах, в шитых туфлях, в пунсовой куртке, шитой золотом, с ятаганом в серебряной оправе за поясом, с огромною чалмою на голове, вооруженный щегольским кинжалом и ятаганом в серебряной оправе. Очарователен показался этот турок Нелли, прельщенной его черною бородою и черными глазами.
— Говорит по-английски ваш турецкий джентльмен? — спросил Иона у кондуктора, пока Керроти Дик и Пегги переносили в гостиницу чемодан приезжего.
— Вразумительно говорит, — отвечал кондуктор Бен.
Иона с учтивым поклоном обратился к турку и спросил, что угодно будет ему приказать?
— Салам алейкум, — в чисто восточном духе отвечал турок, — мне угодно, любезный хозяин, переночевать в вашем караван-сарае. Заплатите же за проезд мой кондуктору.
— Заплатить? сколько же, сэр? — с любезностью вмешалась в разговор Нелли.
— Дайте этой неверной собаке секин. Аллах, Аллах! я забыл, что неверные собаки не знают наших денег. Дай ему, прекрасная неверная, серебряную монету. Я сосчитаюсь с твоим отцом.
— Это не отец, а муж мой, господин турок, — сказала Нелли.
— Бисмиллах! неужели муж? Старая неверная собака не стоит быть мужем такой красавицы. Ты была бы украшением султанского сераля!
— Что за невежда! — проворчал Иона, — говорит, что я не стою своей жены, называет меня старою неверною собакою!
— Позвольте узнать ваше имя и звание, — прибавил он вслух.
— Амурат, янычарский ага, — с достоинством отвечал турок.
— Слышишь, Иона? какое громкое имя!.. Амурат, яны… яны… не знаю, как и выговорить, какой-то ага, — повторила Нелли.
— А вот я докопаюсь, много ли правды в этом имени, — с неудовольствием сказал Иона, — разве ты не видишь, глупая, что это капитан Джоддок?
— Правда, правда твоя, это он. Но турецкая одежда и борода сначала обманули меня.
— Меня не так легко надуть, — отвечал Иона. «Но за каким делом он воротился к нам?» — добавил он мысленно.
— Ха, ха, ха! Да вы узнали меня! — проревел гигант. — А ведь я вас не обманываю: теперь я в самом деле не англичанин, а турок, и не Джоддок, а янычарский ага Амурат!
— Стало быть вы отуречились? — вскричала Нелли.
— Да еще как отуречился! совершенно отуречился! а почему? хотелось пожить по-турецки! Ведь у них бывает по шести жен.
— Шесть жен! Ах, какие ужасы! — воскликнула Нелли.
— Ну да; а у меня осталось в Константинополе шесть жен, не считая дюжины разных одалык[2].
— Ах, разбойник! — пробормотал Иона, — да как это шесть жен не свернули ему голову? иной раз и с одной бываешь жизни не рад.
— Да как же это вы отуречились, и откуда взяли столько жен? — спросила Нелли.
— А вот, пожалуйста набейте мне трубку, милая Нелли, я вам и расскажу все по порядку, — отвечал гигант. — Да садитесь же вот тут, подле меня, прибавил он, усаживаясь на скамью, по-турецки поджав ноги и затягиваясь табачным дымом. — Садитесь же подле меня. Расскажу вам все, с начала. Уехав отсюда — помните? пробрался я в Гервич, там встретил своего старинного приятеля Кокрайна; он ехал торговать в Константинополь и взял меня с собою. Таким-то способом очутился я в Стамбуле. У турок были тогда разные войны; я отличился; меня сделали пашою, обещали сделать янычарским агою под условием, чтоб я отуречился. Я подумал, подумал — и отуречился. Но, по несчастию, вздумала влюбиться в меня Бадур, любимица султана. Я не устоял против ее красоты. Начались у нас свиданья. Нам изменили. Ее зашили в мешок и бросили в море. Я убежал на корабль моего друга в ту самую минуту, как он снимался с якоря, и скоро мы были в Англии, именно, пристали в Саутэнде вчера, а нынче я, как видите, уж здесь.
Рассказ янычарского аги всем показался очень любопытен, и доктор Бош предложил выпить здоровье Амурат-паши. Это было исполнено с радостью всеми.
— Кондуктор Бен хочет поговорить с вами, кажется, о турецком паше, — сказал Ионе Керроти Дикк.
2
Одалык (турец.) — букв. «горничная, комнатная (девушка)», служанка в гареме, наложница. (