— Да, это из-за Консепсьон я так и не женился. Да, я по-прежнему ее люблю и буду любить всегда. Да, я хотел бы прожить рядом с ней до конца жизни. Но, кажется, я никогда этого от тебя не скрывал.
И тут я понял, что женщины, о которой я говорю, уже нет на свете. Ибо преступница, каковой стала подруга матадора, нисколько не напоминала девушку, воспоминание о которой жило во мне. Луис окончательно обезумел и, накинувшись на меня, завопил:
— Так ты признаешься, да? О, теперь-то я раскусил твою игру. Ты надеешься, бык сделает то, на что ты сам так и не осмелился, — избавит тебя от моего присутствия. Вот зачем ты приехал за мной в Альсиру! Ты убийца, Эстебан, вот ты кто: убийца!
— Луис!
Мы вместе обернулись к двери, откуда раздался вскрик. Консепсьон пристально смотрела на нас.
— Ты… ты была здесь? — пробормотал вдруг отрезвевший матадор.
— Да, и все слышала… Как тебе не стыдно, Луис, обвинять своего лучшего друга, почти брата, пожертвовавшего всей жизнью? Того, кто из любви ко мне отдал тебе все? Уж не забыл ли ты, чем обязан Эстебану?
И тут, окончательно утратив власть над собой, он разрыдался. Консепсьон хотела броситься к мужу, но я, опасаясь худшего, перехватил ее по дороге.
— Оставь его в покое… Луис может не простить тебе, что ты видела его в таком состоянии… Лучше я один останусь с ним… Между собой мужчины не так церемонятся.
Немного поколебавшись, Консепсьон согласилась. Я проводил ее до двери и выпустил в коридор.
— Что с ним? — шепнула Консепсьон, когда я уже собирался закрыть дверь.
— Страх.
Может быть, я ошибся, но мне показалось, что в глазах Консепсьон сверкнуло торжество. У меня сжалось сердце. Неужели она могла до такой степени измениться?
— Прости мне все эти глупости, Эстебан! — попросил Луис, когда я снова подошел к нему.
Я прервал его:
— Пустяки, Луис. А вот что тебе действительно необходимо, так это взять себя в руки.
Он вздохнул, пытаясь смириться с неизбежным.
— Да, ты прав… Там уже собрались тысячные толпы, и все ждут. Им, видишь ли, интересно, кто кого убьет: я быка или бык меня… И, я уверен, многие очень надеются на второй вариант…
— Ты с ума сошел!
— Брось, Эстебан, как будто ты сам не знаешь!
К несчастью, он был прав.
— Передай мне лучше куртку.
Луис накинул короткую ослепительно белую куртку, густо затканную серебром. Белый шелк еще больше подчеркнул смертельную бледность лица, придав облику тореро какую-то призрачную нереальность.
— Его звали Ислено… того быка, который убил здесь Манолето шестнадцать лет назад… — неожиданно сказал Луис.
Я не проронил ни слова, с ужасом наблюдая, какие разрушения страх произвел в мозгу моего друга, а он, не обращая внимания на мое присутствие, продолжал оглашать скорбный список:
— И Балаор — того, кто убил Хоселито в Талавера де ла Рейна… А того, кто убил Игнасьо Санчеса Мехиаса в Мансанарес эль Реаль, — Гранадино… Любопытно, запомнят ли имя того, кто убьет меня?
Я подошел к Луису, схватил его за плечи и яростно потряс.
— Ты спятил или что, Луис? Думаешь, очень умно так себя вести, когда меньше чем через час тебе выходить на арену?
Вальдерес посмотрел на меня невидящим взглядом и, как во сне, принялся читать стихи Федерико Гарсиа Лорки на смерть Игнасьо Санчеса Мехиаса[38]:
Я чувствовал, что схожу с ума.
— Замолчишь ты или нет? Да замолчи же!
Но Луис невозмутимо, будто и не слыша моего крика, продолжал:
Я попытался заткнуть уши, но все-таки слышал эту раздирающую душу скорбную песнь, которую каждый испанец знает наизусть.
Голос Луиса перешел в дрожащий стон. Так поют наши андалузские канте хондо: