А на арену вызывались всё новые и новые участники:
— Эперастос, сын Перонимаса из Олимпии!
— Патакос, сын Марионаса из Галлии!
Поединщики в ярких разноцветных гиматионах совершали круг, подходили к урне Зевса и, вытянув жребий, возвращались в строй.
— Вараздатэс, сын Анобаса из Артаксаты!
Атлет в оранжевом гиматионе сделал шаг вперёд, поднял левую руку и улыбнулся. Зрители откликнулись одобрительными возгласами. Однако там, где сидела Деметра с братьями и где находился в окружении соотечественников купец Тироц, послышались свист и улюлюканье. Деметра в растерянности оглянулась на братьев.
— Видишь ли, Деметра, — отозвался на немой вопрос гречанки Арсен, — виновата традиция. Хотя чужестранцы уже давно стали равноправными участниками Игр, организаторы состязаний всё же продолжают произносить их имена на греческий манер. Им кажется, что этим они как бы оберегают Игры от участия в них варваров. Вот почему Вараздат превратился в Вараздатэса, а его отец — в Анобаса. Но это не может нравиться землякам Вараздата.
Шум и возгласы недовольства в окружении Тироца-армена прекратились лишь после того, как Вараздат поднял обе руки ладонями вперёд, прося своих соотечественников успокоиться. И когда керикс повёл его вдоль трибун, ответом на вопросы глашатая было единодушное одобрение публики.
Деметре очень хотелось, чтобы поединщик увидел её. Впрочем, не заметить её было трудно. Она была в очень короткой золотистой эксомиде, её красивые ноги были обуты в такие же золотистые сандалии, чёрные волосы собраны вверху у затылка, шею украшало великолепное ожерелье из небесно-голубого берилла, в ушах горели такие же серьги, а оба запястья были схвачены золотыми браслетами с вкраплёнными в них голубыми камнями. Вместе с темнокожей, изящно одетой Фату они были самым ярким пятном на трибуне.
Вараздат замедлил шаг и едва заметно кивнул. Этот жест, несомненно, относился и к братьям. Но Деметра приняла его целиком на свой счёт и зарделась от удовольствия. Между тем, совершив круг, Вараздат подошёл к столику и опустил руку в священную урну.
На золотой фасолине, которую вытянул поединщик, значилась «альфа» — первая буква алфавита. Вскоре стал известен и соперник Вараздата. Им оказался Филон из столичного города Константинополя, именовавшегося ранее Византием и давшего впоследствии название всей Восточной Римской империи.
Поединщиков поставили рядом. Черноволосый византиец был несколько выше Вараздата и поэтому казался тоньше, если можно так сказать об атлете, вес которого близок к четырём талантам[16].
Жребий определил судьбу большинства поединщиков, когда распорядитель пригласил к столу с урной Зевса олимпионика Эпикрада. Афинянин властным движением руки достал свой жребий и передал его распорядителю.
— Сигма! — воскликнул элланодик.
Публика на трибунах, затаившая на мгновение дыхание, вдруг разом зашумела. Состязания по кулачному бою грозили превратиться в фарс. Фаворит турнира двукратный олимпионик Эпикрад вытащил «сигму» — непарный жребий, опущенный в священную урну словно специально для него. Это означало, что афинянин освобождается от всех боёв и сразу выходит в финал. Одна победа отделяла, таким образом, Эпикрада от исключительной возможности стать трижды олимпиоником. Правда, это была бы победа эфедра. Достойна ли такая победа его, Эпикрада?
Зрители, среди которых было много афинян, а также друзья и близкие Эпикрада бурно выражали свою радость. Однако большая часть публики протестовала против такого оборота дела. Им претило это архаичное правило, дававшее незаслуженное преимущество одному из поединщиков. Вопрос о пересмотре этого положения не раз поднимался в Верховном совете Олимпии, но каждый раз оно оставалось без изменений. Жрецы, номофилаки и элланодики не считали нужным изменять условия олимпийских состязаний, зафиксированные в законах Ликурга. Ими устроители Олимпийских игр руководствовались уже почти двенадцать столетий. Правда, в то время, когда были приняты законы, кулачный бой не входил в программу Игр. Законы жеребьёвки касались бега на стадий. Но позже, с введением в программу Игр 23-й Олимпиады кулачных состязаний, их положения были распространены и на кулачные поединки.
Распорядитель потребовал тишины, подняв руку, и коротко бросил:
— Таков жребий!
Но публика продолжала неистовствовать. И тогда афинянин поднял вверх правую руку и, едва дождавшись тишины, гневно произнёс, чеканя каждое слово: