— Да уж…, вот смотрю на попа этого…, вот ты знаешь…, ну приглядись, что видишь?… — Кроме пошлятины о внешнем виде, пока ничего путного Ивану в голову не приходило, хотя и признавался он себе, в каком-то странном ощущении, о нем и поведал:
— Ничего, кроме почти трупа не вижу, а вот, чувствую… Вот ты знаешь, Михалыч, никак я не мог понять, как можно с придыханием, как это…, к мощам этим в храмах прикладываться и радуясь, благодатное получать. Я ведь и верую то так…, сам не пойму как — ни Богу свечку, ни черту кочерга, как один священник мне по выходу из церкви-то сказал: «Ну что, добрый человек, что свечку поставить, что верблюда покормить?», а ведь он и прав был, хотя я чуть было ему «корыто» [9]не разнес в хлам…, скорее в себя верю, да в удачно и профессионально направленную пулю. Вот, скажем, мешаешь ты мне, враг ты мне, положим, смертельный, ну осеню я тебя крестом, прощу, молитву за тебя прочитаю, ну и что? А ничего, как хотел ты меня, к примеру, вальнуть, так и вальнешь, даже не задумаешься! Ну не могу я по-другому думать, ну не в состоянии поверить я…, как это Промыслу Божию, в этом случае, довериться…, ну ведь завалишь и дело с концом! Как уповать то, когда все очевидно! А пуля…, в общем, как-то я не могу ни во что, в смысле не видимое, не осязаемое, вот так безусловно, поверить. А вот смотрю на батюшку-то…, какой-то он и не священник — кожа да кости, уже на косе у смерти болтается, лысый, без бороды, шапочка эта, как сапог на градуснике…, ааа…, ну вот, хочу я за ним идти…, и все тут! Какая-то сила в нем, в, вот так вот, упавшей груде костей, вот как сказал «помолюсь пока», так самому захотелось! Теперь даже, если бы ты в меня целился, то и руку с валыной своей опустил бы! Ну вот что это за хрень?!
— А ты почему, Вань, Сталин то?!
— Чего?… — Иван опешил — такое откровение на него за всю его жизнь, может быть, впервые обрушилось, а его не то что не поддержали, а просто в сторону увести пытаются. Всмотрелся в Хлыста, но споткнувшись о его, какой-то необычный, будто отцовский переживающий, взгляд, и сам проникся еще большей теплотой.
— Сталин, говорю, почему твоя фамилия?
— А это тут причем? Аааа… — длинная история. Я о батюшке…
— Вот и я о нем, я ведь понял почему — он Божий! Вот поднимется кто-нибудь и крикнет: «Кто Господень, — ко мне!» [10]— он ведь первый пойдет, и с радостью погибнет… А вот я…
— Да и я…
— Покайтесь, братья!.. — Неожиданно твердо и резко прозвучал почти незнакомый голос, лежащего. Оба опешили, будто перед Крестом на Голгофе неожиданно оказались, и как-то не задумываясь, одновременно прохрипели:
— Каюсь…
— Каюсь, грешен, отче!..
— Давно ли исповедовались и причащались?
— Давно…
— Ни разу…, как-то…
— Горе мне, коль не сподвигну на это… Эх, подсобить чем… — Священник пошевелился, но сил хватило только на бок перевернуться. Рука вывалившись из под одеяла, выпала из манжета рубашки, задержавшейся о матрац, оголив анатомическую четкость, подробности строения, будто без кожи, с просвечивающимися венами и мышечными волокнами, что резанул по глазам… Повиснув бессильно и бесконтрольно, она оканчивалась благословлением со знаком из сложенных пальцев «Ис. Хр.», то есть Иисус Христос, чем обыкновенно благословляют священники паству.
— Слава Богу! Вы ведь тоже немощны…, надеюсь ни как я… Скоро мне к Отцу моему, скоро…, благословляю вас…, обоих…, исповедуйтесь.
— Сейчас?
— Как получится…, можете сейчас, а может подготовиться, подумайте, день от дня повспоминайте всю жизнь…, к вечеру…, к вечеру половчее буду, тогда, если Господь управит, а нет, так… — просто знайте: первая возможность для этого, последней оказаться может, не откладывайте! Господь с вами — Он всегда между говорящих о Нем… Стоите ли, сидите ли, идете ли, а все перед ним будьте и думайте… — Он то каждого знает и от каждого ждет… Благословляю… — Пальцы нечаянно стали расслабляться, меняя конфигурацию знака, но человек, то ли усилием воли, то ли веры, собирал их вновь в нужную геометрию, что-то шепча, пока совсем не отключился. Под кожей тонких век пробежали зрачки, закатившись почти к надбровным дугам, застыв с надеждой на возвращение…
Двое пока бодрствующих перекрестились, хотя ранее и тяги к этому не испытывали… Обнаженные веки отяжелели, благословленные души, растаяв от присутствия охватившей всех благодати, будто и правда Бог взяв каждого в Свою десницу, приподнял и вдохнул Духа Святого в пересохшие, привыкшие к, исходящему из них смраду, богохульства, греха и матершины: чем переполнены сердца ваши, тем полны и уста ваши; словами оправдаетесь, словами и осудитесь…
10
(Исх., Гл.32, ст.26. Слова Моисея, обращенные к стану соплеменников, выбравших предпочтение поклониться вылитому из золота идолу, чем остаться преданным Господу, выведшему их из Египта)