«Египетский символ Око Гора[3] в Соломоновом пентакле», – подумал художник, затаив дыхание.
Он с юности увлекался символами, средневековой мистикой, философией Востока, магией и оккультизмом. Чего он только не изучал! Чего только не пробовал! Сейчас он слушал, как полоумный сельский старик Иван, сидя у потухающего костра, после нескольких чарок водки рассказывает ему о подземном дворце, Звезде Соломона и египетских иероглифах, и… не верил ушам своим. Ситуация выглядела до того комичной и неправдоподобной, что Корнилина оторопь взяла. Он чувствовал себя глупо, и одновременно в нем проснулся жадный интерес к сему примитивному и жутковатому рассказу.
Дядя Ваня тем временем так увлекся, что сам воображал себя в заколдованном подземелье.
– И тут… над троном показалось золотистое облако, легкое и прозрачное, которое вдруг превратилось в тонкую фигуру девушки. Ее голову, шею и руки украшали жемчужные спирали. Сотни тончайших золотых ленточек дрожали, обвивая ее текучее тело. Зеленоватые волосы спадали сверху вниз причудливыми локонами… Эфесий от неожиданности покачнулся и рухнул к подножию трона, не в силах отвести взора от прекрасной Царицы.
Парубок начал умолять о пощаде, хотя на него никто не нападал. Захлебываясь, он объяснял, что попал сюда случайно, плакал, ломал руки и клялся, что никому ничего не скажет. Хозяйка подземного дворца долго и терпеливо слушала, пока поток его слез и просьб не иссяк.
– Ты пришел сюда не случайно… – ее голос звучал нежно и вкрадчиво, проникая прямо в сердце испуганного юноши. – Никто не может попасть в мои владения просто так. Случай – всего лишь покорный раб повелителя!
Эфесий с трудом понимал смысл ее речи. Волосы Царицы как-то странно шевелились сами по себе, приводя его в оцепенение. То тут, то там в зеленоватых кудрях Царицы расцветали и исчезали нежные лилии, источали странный запах. Золотые ленточки оказались миниатюрными змейками, глазки которых сверкали, как драгоценные камни…
Иван внезапно замолчал.
Молчал и Артур Корнилин, экстравагантный интеллектуал, загадочная и неординарная личность. Он уже видел свою новую картину. Ту, о которой мечтал нескончаемыми душными ночами, полными неясных снов и томительных предчувствий…
Глава 1
Посетители переходили от картины к картине, замирая от восторга. Были здесь и приглашенные художником бывшие сокурсники. Они ничуть не жалели, что приехали из Москвы на выставку Артура Корнилина. Он всегда выделялся среди них, действительно был талантлив, ярок и неповторим. Его неистощимая изощренная фантазия, какая-то нездешняя, гипнотическая, никого не оставляла равнодушным.
Выставочный зал Харьковского художественного музея был полон. Слышалась разноязыкая речь; люди небольшими группами собирались то у одной картины, то у другой, негромко переговаривались. Картины Корнилина нравились иностранцам и богатым коллекционерам – они охотно их покупали. Известный меценат что-то громко и бесцеремонно выяснял у жены художника Нины. Самого Артура никто еще не видел, тот словно в воду канул. Стая корреспондентов с утра стояла у входа в надежде взять интервью.
Нина Корнилина растерянно оглядывалась, близоруко щурясь, высматривала в толпе посетителей знакомого, с которым давно хотела поговорить о муже. С того момента, как Артур вернулся из лесного дома деда Ильи, счастливый и одержимый новыми идеями, словно околдованный, он начал лихорадочно писать. Буквально за пару недель до выставки были закончены несколько полотен, в том числе жемчужина экспозиции – «Царица Змей».
Нина помнила то оцепенение, которое охватило ее, когда Артур, не сомкнувший ночью глаз, небритый и изможденный, пошатываясь, на рассвете вышел из мастерской и позвал ее. Он не мог говорить и пригласил ее жестом. Она нерешительно вошла. В мастерской пахло красками, холстами и пылью. На картину падал призрачный свет летнего утра. «Царица Змей» не то улыбалась, не то кривилась недовольно, сияла зелеными очами, бездонными, как темные колодцы, блестящими и страшными. Нина почувствовала, как волосы зашевелились у нее на голове. Наверное, она потеряла сознание. Открыв глаза, она увидела Артура, постаревшего лет на десять, с тяжелыми набрякшими веками, ввалившимися щеками. Он принес ей сердечные капли в рюмочке, смотрел недобро, досадуя на ее неожиданную слабость. Художник ожидал восторга, изумления и восхищения, показывая ей первой свой шедевр… а тут вдруг обморок.