Иноземные императоры гораздо лучше понимали особенности северных пограничных народов. Помимо прочего, это объяснялось тем, что они любили посещать данный регион. Кан-си с большим удовольствием участвовал в степных кампаниях, рассматривая их как прекрасную возможность отдохнуть от условностей дворцовой жизни и пекинского протокола.
Когда человек оказывается за пределами Великой стены, воздух и земля обновляют его дух: человек сходит с проторенной дороги и вторгается в дикую страну; видит горы, густо покрытые лесами, «зелеными и плотными, как стоящие хлеба». По мере того как он продвигается на север, перед ним открываются все новые виды, его глаза охватывают сотни верст, вместо чувства скованности появляется ощущение свободы[347].
Весной 1696 г. Кан-си стремительно двинул цинскую армию на север и принялся преследовать Галдана, вероятно, опираясь на разведывательные данные, полученные от Цэван-Рабтана, который направил свои войска на восток. Застигнутый врасплох, Галдан ускользнул от первой колонны имперских войск, но тут же попал в ловушку ко второй в районе Чжао Модо. Здесь войска Галдана были уничтожены, а многие из тех, кто выжил, присоединились к Цэван-Рабтану. Сам Галдан бежал вместе с небольшой группой своих сподвижников на Алтай. На следующий год Кан-си продолжил его преследование. Эта экспедиция больше напоминала охоту, чем войну, и закончилась самоубийством Галдана. Воспользовавшись своим присутствием в западных землях, Кан-си снова взял под контроль Хами.
В поражении Галдана часто видят закат джунгарской империи. На самом деле это было не так. Успех Кан-си, во многом обусловленный его полководческим талантом, не был бы столь решительным без помощи Цэван-Рабтана, который изолировал Галдана и лишил его поддержки со стороны джунгарских войск. После битвы в Чжао Модо Цэван-Рабтан занял господствующее положение в Западной Монголии и не дал Галдану оправиться от поражения. С точки зрения джунгаров, Цэван-Рабтан просто манипулировал маньчжурами и воспользовался их помощью в междоусобной войне против своего дяди. Джунгарская империя вовсе не была разрушена и сохранила внутреннюю структуру. Кан-си не предпринимал попыток завоевать ее.
После смерти дяди Цэван-Рабтан был признан бесспорным правителем джунгаров. Заключая соглашение с маньчжурами в интересах свержения дяди, Цэван-Рабтан следовал политике, напоминающей стратегию внутренней границы, когда слабейшая из сторон во время междоусобной войны в степи искала союза с Китаем для уничтожения своего соперника. Такие союзы обычно заключались, когда слабейшая из партий оттеснялась непосредственно к границам Китая и официально подчинялась ему, получая в обмен на это субсидии, право торговать и, в некоторых случаях, военную помощь. Такое взаимодействие с Китаем не обязательно означало реальное подчинение, и кочевники часто разрывали вассальные отношения после окончания междоусобной войны. Цэван-Рабтан никогда не вступал в официальный союз с Китаем, однако он, подобно прежним кочевым правителям, использовал вооруженные силы Китая для завершения междоусобной войны в степи. За свою победу он заплатил утратой Северной Монголии к востоку от Алтая, которая отныне находилась под непосредственным контролем Цин.
Даже после побед Кан-си угроза Северной Монголии со стороны джунгаров оставалась одной из главных проблем цинской пограничной политики, поскольку маньчжуры рассматривали эту территорию как базовую линию своей обороны. Они заставляли халха-монголов выделять людей для охраны ключевых участков границы, сохранять постоянную боеготовность и поддерживать систему почтовой связи с перекладными лошадьми, которая обеспечивала быструю доставку новостей с границы прямо в Пекин. Такие меры предосторожности были оправданны, поскольку цели Цэван-Рабтана были схожи с целями Галдана: он намеревался вернуть себе Северную Монголию, создав стратегические условия, необходимые для отделения халха-монголов от цинской империи.