Омар Мусса имел бы полное право быть довольным своей жизнью, начавшейся незаметно, как путь Моисея, и ожидать места в Саду Вечности, которое ждет каждого истинно верующего, если бы не бремя, возложенное на него около полувека назад, когда ему довелось увидеть вещи, которые не созерцал прежде ни один смертный. После чего его скромная жизнь начала меняться день ото дня.
Чтобы ясно представить себе весь путь Муссы, необходимо ознакомиться с его жизнью — такой, как помнит ее он сам или как ему о ней рассказывали. Его рождение было темным, как песчаная буря, он не знал ни отца, ни матери — ему еще и двух дней от роду не было, когда его положили в кожаный мешок и привязали к щеколде ворот караван-сарая, расположенного напротив отеля «Мена Хаус». Старый Мусса, владелец семи верблюдов и отец многих детей, взял ребенка в семью (одним ртом больше, одним меньше) и воспитывал, как своего собственного. Много раз за год на щеколде, на которой нашли ребенка, появлялся мешок с деньгами, и никто не догадывался о его происхождении, тогда как его значение было ясно всем.
Первые воспоминания Омара относятся к возрасту лет трех, не позднее. Когда старый отец Мусса, худой, морщинистый мужчина с черными бородой и бровями над глубоко посаженными глазами, вложил в его маленькие ручки огромный набут, он едва мог ухватить его. Эта деревянная, обитая гвоздями палка, по словам Муссы, символизировала мужскую силу — чего в тот момент Мусса понять еще не мог. Зато он неплохо научился с ней обращаться и изо всех своих детских сил бил ею по коленям верблюдов Муссы, чтобы они опустились на землю, согнув сначала передние, затем задние ноги. Он часто видел, как это делают другие. Этот способ используется и по сей день, чтобы дать возможность всаднику сесть на верблюда.
Иностранцы из отеля «Мена Хаус» находили забавным то, как мальчик помогал им забраться и слезть с верблюда, провожая их к пирамидам, и не скупились на деньги. Пара пиастров была в то время большими деньгами для сына пустыни, однако иногда он приносил и по пять, и по шесть монет. В его сводных братьев вселяло зависть то, что самый младший зарабатывал больше всех. И ему пришлось вырыть себе укрытие возле уборной, где ужасно пахло, зато он мог быть уверен, что туда редко кто заглянет.
Странное дело — несмотря на то что мальчик жил практически в тени пирамид, он фактически не воспринимал их. Для него это были просто горы, чьи вершины скрывались в облаках. Он не видел в пирамидах творения рук человеческих. Из-за этого Омар не понимал и трепета, который испытывали приезжие при виде громад пирамид.
Больше всего здесь было англичан — аккуратно и элегантно одетых мужчин, иногда в сопровождении накрашенных женщин, приехавших в пустыню лишь для того, чтобы увидеть пирамиды. Они останавливались в шикарном отеле «Мена Хаус», в который простым людям доступ был заказан даже старому, всеми уважаемыми Муссе, о котором ходил слух, что тот лично провожал лорда Кромера на вершину самой большой из пирамид. И хотя некоторые из местных жителей регулярно получали работу в запретном отеле, им строго-настрого запрещалось кому-либо рассказывать О том, что происходит за выкрашенными охрой стенами.
В то время как старшие не слишком интересовались закрытым прибежищем иностранцев — любой из них легко мог представить себе, как живут богатые иностранцы, — для окрестной молодежи отель стал объектом постоянного любопытства, и одно только утверждение, будто кому-то удалось проникнуть до стойки портье, будь то в качестве носильщика багажа или под предлогом передачи сообщения, мгновенно приковывало всеобщее внимание к герою. Поэтому и Омар ничего не желал более страстно, чем хотя бы одной ногой ступить в недоступный «Мена Хаус». Не единожды забирался он по заросшей стене и проскальзывал мимо садовников и охранников ко входу, надеясь бросить хоть один взгляд в запретное царство, но каждый раз одетые в белое швейцары замечали его прежде, чем он успевал осуществить намерение, и прогоняли его ударами кнутов.
Так что день, когда Омар впервые получил возможность переступить порог «Мена Хаус», ярко запечатлелся в его памяти. В тот день — точную дату он позже вспомнить уже не смог — султан Фуад, сын кедива[3] Исмаила, внук Ибрагима-паши и правнук великого Мохаммеда Али, приехал в черном экипаже, чтобы воздвигнуть египетский флаг на Великой пирамиде. На султане был темный костюм, в остальном он также немногим отличался от англичан, останавливавшихся в отеле.