Уллокрафт был человеком солидным во всех отношениях, обхвата в полтора, не меньше, и ни обвиняюще выставленная вперед и вверх рука агафоновой скульптуры, ни горящий фонарь в чуть отставленной в сторону руке второй [15] , ухватистости его не способствовали.
Студиозус хмыкнул озадаченно, сделал три быстрых круга по периметру ректора, примериваясь, за что бы его было сподручней ухватить, и остановился за отсутствием идей.
— Ты один его не унесешь, — уверенно изрекла Мари.
— Обвяжу веревкой и волоком потащу, — хмуро проговорил студент. — Еще не хватало, кого попало на помощь звать.
— Я, между, прочим, не «кто попало», — обиделась прачка. — И меня звать не надо. Я уже тут.
— Ну так давай веревку, — хмуро глянул на нее чародей.
Девушка стушевалась, но не уступила.
— Не надо веревку, — тихо проговорила она. — Мы его так, руками дотащим.
— Ты не поднимешь. Даже со мной вдвоем. А если уроним?
— Не уроним. Подниму, — храбро оттопырила нижнюю губу Мари. — Ты не знаешь, какие мы с девочками баки с сырым бельем и водой таскаем вдвоем!
Агафон посмотрел на восемьдесят килограмм сплошного льда [16] , потом на девушку — хоть и крепкую с виду, но ростом изрядно ниже его, и впервые порадовался, что чего-то не знает.
Когда они вышли на улицу с Уллокрафтом, зажатым между ними, точно подгулявший дядюшка между заботливыми племянниками, солнце уже закатилось, и ранние зимние сумерки опустились на Мильпардон, словно покрывало на клетку с беспокойными попугаями. Но, в отличие от птиц, люди знали, что сегодня чем темнее, тем ближе к долгожданному празднику, и поэтому суетились и носились по улицам пешком, верхом и в экипажах с удвоенной энергией. Песни, музыка, смех и веселые выкрики доносились со стороны города, словно в разгар солнечного дня.
Территория Школы же была погружена во мрак и тишину.
— А где все? — обеспокоенно огляделся по сторонам студиозус.
Но куда бы он ни посмотрел, взор его встречал лишь синие сугробы, покрытые редкими пятнами фонарного света, занесенные снегом деревья, да темные стены Школы, возвышающейся невдалеке подобно замку из мрачной сказки.
— И свет нигде не горит…
— Наверное, они в город ушли? На площадь, к елке? Или по гостям? Или в трактиры — праздновать? — предположила Мари.
Агафон скривился, чувствуя правду истинную в ее словах, но упрямо тряхнул головой:
— Смотри, в окне кафедры огонек светится! Значит, там дежурный профессор остался! Давай скорей! Раз-два, взяли!..
Дежурный на кафедре и впрямь остался.
Сторож.
Увидев студента, прачку и зажатого между ними ректора с лицом очень странного цвета [17] и с сосулькой в виде человеческой руки в кулаке, он почти протрезвел.
— В-ваше премордие… — вскочил он с ректорского кресла, роняя недопитую бутыль с чем-то дешевым и вонючим на дар-эс-салямский ковер.
Задетая локтем, тарелка с бутербродами с маринованными корнишонами и хреновой заправой [18] плюхнулась в аквариум.
— А я т-тут… это… р-рыбок… к-кормлю…
Забытая, с утробным бульканьем выливалась под его ногами бормотуха, внося в желто-бело-бежевую гамму шедевра дар-эс-салямского ковроткачества интересное разнообразие.
Механически отметив про себя, что сию порчу школьного имущества [19] , наверняка, тоже спишут на него, Агафон сурово насупился:
— Немедленно позови дежурного преподавателя!
— С-сейчас, господин ректор… с-сию с-секунду, господин ректор… — не сводя глаз с ледяного лица Уллокрафта, словно ни Мельникова, ни девушки не существовало, истово зазаикался сторож. — Только ш-шубеньку найду… и ш-шапку… и ш-шапоги… то есть, с-сапоги… и с-сапку… и с-субеньку… т-тоже…
Игла нехорошего предчувствия кольнула студиозуса в то место, которое в книгах политкорректно переименовывается в «сердце».
— Как — шапоги? — дернулся студент, но ударился головой о фонарь, все еще зажатый в кулаке Уллокрафта, и веселые тени заплясали по комнате. — Где дежурный профессор?
— Так ведь это… в-ваше п-придумие… в-вы же с-сами их отпустили… в-всех…
— Куда?! — в первый раз за день совершенно уверенный в своей невинности, возопил Агафон.
— Дык… это… к магир… магиср… маргис… к г-городскому г-голове на ужин! — голос сторожа звучал почти жалобно.
— А лекари где?
— С н-ними…
— А старшекурсники?
— В г-городе… как в-всегда… в-водку пьянствуют… безобразия х-хлюганят…
— А остальные студенты? — утопающих схватился за спускаемый якорь.
— Дык т-тоже… т-там же… т-того же… т-тех же… П-праздник ведь… ваше п-предурие!
— А… А… А…
Вариантов больше не оставалось.
— К-кабуча… — с отчаянным шипением вырвалось между стиснутых зубов чародея.
— Что будем делать? — растерянно глянула на студиозуса девушка.
— Пойдем домой к мэру, — упавшим голосом произнес Мельников, словно вынес себе смертный приговор.
— Но как мы понесем в такую даль мастера Уллокрафта?! — отчаянно вскинула брови Мари, и тут же просветление отразилось на ее лице.
Но добраться до губ не успело.
«Попробуй только скажи „телепортация“ или „левитация“», — оскорбленно сверкнуло в серых очах Агафона [20] , и с языка прачки слетело лишь робкое, не громче мышиного писка:
— Может… есть какой-нибудь… способ… каким пользуются… волшебники?
Мельников сурово нахмурился, задумался… и радостно хлопнул себя по лбу:
— Конечно, есть!!!
Тяжелые ажурные ворота отворились потихоньку — ровно настолько, чтобы пропустить покидающих Школу двух людей и одну статую — и в образовавшееся пространство протиснулся Агафон, Мари и огромный медный таз, в самой середине которого был установлен ректор со все еще горящим фонарем в одной руке и с третьей рукой во второй.
— Поехали? — ухмыльнулся студент и натянул постромки — бельевую веревку, продетую через наспех пробитые в краях таза дырки.
Мари, в глазах которой до сих пор плескалось огромное, как Белый Свет, удивление [21] , закинула за спину мешок Агафона, прихваченный по пути из сарая на всякий случай, уперлась в спину ледяной фигуры, и процессия двинулась в город.
Впервые за сорок лет после окончания Школы мастер Уллокрафт снова катался на медном тазу, втихаря позаимствованном из кладовой прачек — хоть на этот раз не с горы и не по своей воле.
Погруженный в синюю тьму город, сияя праздничными огнями, елками и искрящимися под луной сугробами, ждал их впереди.
Появление ездового студента ВыШиМыШи, таза то ли с человеком, то ли с памятником неизвестному Дед-Морозу-потрошителю и девушки, вцепившейся мертвой хваткой в спину нарядного старика, вызвало на улицах самое оживленное внимание.
Дети смеялись и показывали пальцами, взрослые подходили и разглядывали ледяную фигуру, мимоходом восхищаясь талантом скульптора и недоумевая, запасная ли у деда рука на случай, если одна отвалится, или мистический символ.
Чтобы отвязаться от бесконечных в своей однообразности и однообразных в своей бесконечности вопросов, Агафон неосторожно брякнул, что это символ. Но, как любил говаривать Шарлемань Семнадцатый, сказал «А» — полезай в кузов, и уже через секунду студиозусу пришлось отвечать на вопрос, а символом чего конкретно являлась протянутая рука.
18
Костейское народное блюдо из помидор, перемолотых с хреном, получившее из-за своей простоты и вкусноты широкой распространение в Забугорье и затмившее популярностью кетчуп.
20
Впрочем, опасения его были беспочвенны: таких слов Мари не только не знала, но и никогда не слышала. Хотя, что они могут означать, представление имела весьма неплохое: три года работы в ВыШиМыШи иной раз засчитываются за десять лет стирки в обычном вузе.
21
Говоря о средствах передвижения волшебников она, скорее, имела в виду летающие сами по себе лопаты или катящиеся без лошадей сани, чем скользящие тазы мощностью в одну студенческую силу.