– Гараська, вступись! Это твое дело!
– Я не позволю оскорблять моей жене! – решительно заявил «Гараська».
– Да что случилось? Ради Бога, что случилось?
– Да как же, помилуйте! – обратилась взволнованная примадонна ко мне. – Я по пьесе должна газетную утку убивать. Я требую ружье. А бутафор мне говорит: «Вам из ружья стрелять нельзя, вы всю публику перепугаете. Я вам дам монте-кристо[5]». Я артистка! Я знаю, что мне надо делать, чего не надо! Это интриги! Это зависть! Публика всегда любит, когда женщина из ружья стреляет. Это успех! А у меня ружье отнимают! Монте-кристо! Не желаю я совсем какими-то дурацкими стрелами стрелять.
Я ничего не понимал.
– Да ведь монте-кристо-то тоже ружье, дура, – в отчаянии заорал режиссёр, – только что меньше.
– Тоже ружье? – удивилась примадонна. – А ты не ори без толку-то. Не горничная. На горничных ори! Ежели ружье – я согласна. Из ружья я всегда согласна.
– Господа! Репетиция! Репетиция! По местам!
Но репетицию вести было трудно. Хористы просились:
– Нам домой пора! Есть хочется!
Актеры послали за колбасой и водкой, и теперь многие были в «полсвиста», как они выражались.
– Нас в Киеве вот как публика любила! – орал один. – На вокзале, когда уезжали, молодежь стеной стояла. «Ура» кричали, цветы. В вагоны лезли. «Возвращайтесь», орут. А он, – рассказчик показал на совсем опьяневшего старого актера, – он тогда пьян был, высунулся из окна да как гаркнет: «Дураки! Чем оперетку провожать, вы бы в драматический театр шли!»
Все расхохотались: у них не было даже самолюбия.
– При таких обстоятельствах репетицию продолжать нельзя! – заявил мне режиссёр. – Да вы не беспокойтесь, завтра на спектакле они подтянутся!
– Вы обидели мою жену! – догнал меня по дороге муж третьей примадонны.
– Когда? Чем?
– Помилуйте, триковую роль[6] черт знает кому отдали! Хорошее явление, – и жене не дали. Она всегда триковые роли играет!
– Мои ноги вся Россия знает! – подтвердила обиженно примадонна.
Когда я на следующий день пришел на спектакль… Эти намазанные лица. Эти голые, словно известкой, густо обмазанные белилами грязные плечи. Эти женщины, раздевавшиеся, чтоб показаться публике. Эти артисты, которые хлопали их по трико и говорили «здорово». Эти примадонны, бегавшие в нижних юбках по коридору. Эти крики из уборной в уборную:
– Гришка здесь?
– Гришка в театре.
– А Мишка?
– И Мишка, говорят, пришел!
Мне показалось, что я попал в совсем иное учреждение. Стало немножко тошно, и я потихоньку ушел.
И долго еще после этого ко мне по утрам являлись какие-то люди.
– Здравствуйте, господин!
– Что надо?
– Так что, как вашу, стало быть, оперетку ставили, так там, стало быть, официантский костюм надобен был. Так у меня взяли. И теперича, оказывается, продали.
– Да мне-то какое дело? Я брал? Антрепренер брал.
– Ваша милость, будьте такие добрые! Нешто мы причинны? Что ж это, грабеж теперь? У антрепренера спрашиваем: «Не мое дело, я не антрепренер!» У него все на жену переведено, в своем деле вроде как билетер он, по контракту. К ней идем: «Я, говорит, ничего не знаю, не я костюм брала!»
– Сколько стоит твой костюм?
Или являлся человек, кланялся и подавал счет:
– За микилированный самовар!
– За какой самовар?
– Для пьески брался. Микилированный самовар у нас, то есть, на уголке в магазине. А теперича, стало быть, наслышаны мы, что продан он, самовар-то.
– Да это не мое дело. Это к антрепренеру надо.
– А это мы не могим знать. Потому к ним, как ни пойдешь, они завсегда больны. И даже неизвестно, кто у них трипринер-то настоящий. А как пьеска ваша, то дозвольте и за самовар получить.
И, наконец, в один прекрасный день я получил коллективное письмо:
«Милостивый благодетель, господин автор оперетки! Мы все наши надежды на вашу оперетку возлагали, что из сборов заплатят. А между тем, что же? Сборы были, а нам ничего. Хорошо, которые хористы свое занятие имеют, кто портной, кто сапожник, кто старым платьем торгует. А как мы 18 человек хористов природных и никакого рукомесла не знаем, то прибегаем к вашей помощи. Не оставьте, благодетель»…
Я отослал это письмо антрепренеру и получил в ответ записку от его жены:
– «Они лижать фдифтирити».