Следующий сюжет, о котором необходимо сказать, связан с деньгами. Проблема эта деликатная. В то время, как всегда и везде, чиновники делились на тех, кто «брал», и тех, кто этого не делал. Нет нужды пояснять, что наши герои относились не к первой категории, хотя, подобно большинству офицеров, лишних денег не имели и, кроме Воронцова, жили преимущественно на довольно скудное жалование (реальные размеры их материального неблагополучия мы не всегда представляем себе отчетливо; даже у историков иногда отношение к этому вопросу вполне пролеткультовское). Однако они не только не пользовались служебным положением для исправления ситуации (даже намек на это был бы в высшей степени оскорбителен), но, несомненно, относились к казенным деньгам куда внимательнее, чем к собственным. Экономия государственных денег — приятная обязанность для них: за время пребывания во Франции Воронцов сэкономил 4 млн франков, Сабанеев, командуя в 1824 г. несколько месяцев 2-й армией — до 1,6 млн рублей («Заплатил Царю за Его милости ко мне», — писал он Закревскому)[26]. Экономия казенных средств была предметом постоянной заботы Ермолова, что неоднократно специально отмечалось императором. Примечателен следующий факт. Потратив во время посольства в Персию экстраординарную сумму в 100 тысяч рублей ассигнациями, Ермолов вернул ее в казну из сумм, положенных ему на содержание. «Сии последние, — пишет он Закревскому, — даны мне в полное распоряжение и без отчета, взамен также и жалованья, которое я принять не согласился. Ты верно доволен, что подобный тебе богатством человек делает подарки ценою в сто тысяч рублей. Знай наших, брат Арсений! Пожалуй, обрати на это внимание Государя, не мешает, если он увидит, что в деньгах я не первое поставляю счастье. В Персии я мог, по крайней мере, взять миллион с Аббас-Мирзы, которого надобно только было признать за наследника престола. Я сие мог сделать на основании данной мне инструкции… но я видел в том нам вред и за сто миллионов бы не согласился. Много нашлось бы мастеров, которые бы и деньги взяли и поступку своему придали похвальный вид. Меня многие примут за дурака!»[27] Однажды Ермолов заметил: «Если бы служил из-за денег, то здесь умел бы я достать их без соизволения на то начальства, а вы взгляните, что я их ежегодно по всем частям управления сберегаю в сравнении с тем, что делалось прежде»[28]. Очень показательно при этом, что возможная перспектива потерять шесть тысяч рублей, которые он получал как командир гвардейской артиллерийской бригады, его беспокоит: «Тогда я пропал и не буду иметь способов существовать в службе»; он просит Закревского «не приводить на память» возможное распоряжение о прекращении этого дополнительного жалования, тем более, что Коновницын, тогдашний военный министр, недоброжелатель Ермолова, вполне мог ему специально навредить[29].
Впрочем, всегда была возможность поправить свои финансовые дела, обратившись к императору. Но вот здесь между нашими героями единодушия не было. Когда Ермолов говорит, что он честолюбив, но почитает честолюбие в том, «чтобы ничего не просить», — это не пустые слова. Его единственная сестра вышла замуж за некоего Павлова, образ жизни которого Ермолову совсем не импонировал: «Кто стыдится бедного своего состояния и, бедность закрывая, делает долги, тот не мой человек. Жить соразмерно способам, хотя бы, впрочем, и скудно, никогда не бесчестно. Так я приближался к старости моей и мне бедностию не упрекали!» Вскоре дела Павловых стали совсем плохи. Сестра прислала Ермолову письмо, в котором «почти упрекала… равнодушием к ее бедственному» положению. «Весьма ясно дает мне уразуметь, что я должен просить у Государя ей помощи и что сие есть единственное средство спасти ее», — пишет он Закревскому, добавляя, что, «приняв награду, а паче выпросив ее», будет считаться и по справедливости неблагодарным, если «не заплатит за оную трудами», а сделать этого он не может и не хочет. «Или должен я принести в жертву свободу мою, угождая прихотливой и нерасчетливой жизни любезного зятя. Что от меня зависело… я исполнил. Теперь предлагаю сестре уделять ежегодно от моего жалования от полутора до двух тысяч рублей» и жить у родственников. Особенно возмутили Алексея Петровича разговоры о том, что его, Ермолова, сестре «не приличествует быть в состоянии столько бедном». Он квалифицирует их как «самолюбивые и нелепые»: «Я доказывал им, что случайно послужившее мне счастье не сделало меня богатым, не вывело нас из состояния, в коем мы рождены. Что не может лежать на правительстве забота о благосостоянии каждого из служащих, что подобной обязанности не могут возлагать на него даже великие люди отечества нашего, не только я, отличных заслуг и подвигов не оказавший. Итак, сам я и сестра моя, не выходя из класса людей обыкновенных, должны, уклонясь от неуместного самолюбия, почитать себя в равных правах с прочими». Рассказывая Закревскому о единственном случае, когда он был близок к браку, Ермолов замечает, что его и ее бедность не позволили «затмиться страстию»: «Что бы из меня теперь вышло? Я, как и ты, имею правило ничего не просить, а давать мне может быть не догадались бы, и я теперешнюю свободу променял бы на всегдашнее сетование»[30]. Кстати, Закревский единственным серьезным недостатком Сабанеева считал то, что он «любит просить денег у Государя, за что часто мы ссоримся»[31]. Заметим, что деньги Сабанеев просил в долг и под проценты. Однако и такая просьба пуристу Закревскому была не по душе. Н. В. Басаргин, адъютант Киселева, рассказывает о беседе своего патрона с императором: «Раз как-то государь спросил его, почему он, будучи небогат, не попросит у него никогда аренды или денег? „Я знаю, что вы охотно даете, государь, — отвечал он, — но не уважаете тех, которые принимают от вас дары. Мне же уважение ваше дороже денег“»[32].
27
Там же, с. 256–257; Н. Н. Муравьев-Карский, сопровождавший Ермолова в посольстве, писал: «Послу подарены (шахом —