Увы, за десять лет, с 1815 по 1825 г., положение значительно ухудшилось. Постепенно сходили со сцены герои 1812 г., а на их место чаще всего приходили люди типа Шварца и Клейнмихеля, герои вахт-парадов, строители «зеленых улиц», обитатели «передних». И это, повторимся, было закономерно.
Сабанеев в Бессарабии
У нас все делай и все делай как-нибудь. Нигде столько не марается бумаги и не выдумано столько форм, рапортов, как у нас. Ничто не соображено ни со способностями, ни с силами человеческими. У нас солдат для амуниции, а не амуниция для солдата.
Письма Сабанеева рисуют на первый взгляд образ человека, хотя и нетривиального, но вместе с тем ограниченного. Он как будто полностью погружен в служебные и личные, точнее, материальные дела. Рассуждения, выходящие за рамки этого круга, нечасты. Сабанеев может показаться, что называется типичным или даже образцовым служакой. Отчасти это так и было, но с той поправкой, что его отношение к службе тогда не считалось образцовым в высших сферах.
Сабанеев был личностью весьма необычной. Лучше всего это показывают характеристики, которые ему давали современники:
Н. М. Лонгинов: «Твердый, непреклонный характер, который выказывал» Сабанеев «во всех делах, кои считал, по своей совести, правыми»;
Ермолов: «Недавно был здесь бесценный Сабанеев, которого люблю я душевно за честные правила и благородные чувства»; «хотелось бы взглянуть на почтенного и постоянного камрада Сабанеева. Я люблю ум и правила сего достойного человека»;
Д. В. Давыдов: «Милый для нас с тобою (т. е. Закревским — М. Д.), но ярый со всеми Сабанеев»[76].
А вот короткий диалог между Киселевым и Закревским о Сабанееве, отношения с которым у Киселева поначалу были прохладными:
Киселев: «…Так, говорят, сделался скуп, что превышает понятие. Судя по хуторам и толстой его жене — кажется, он недолго в службе останется, хотя со столовыми расстаться не хочется».
Закревский: «Скажи, за что ты не любишь Сабанеева, он пречестный человек, но скуп всегда был. Признаюсь тебе, служба потеряет в нем усердного и хорошего генерала в военное время. Посмотри хорошенько в список и увидишь, что Сабанеевых у нас немного».
Киселев: «Я как служивого его не порочу… и дай Бог иметь подобных корпусных командиров. Но… поверь, что эгоист он отличный, никого не любящий и относящий все к себе. Грубость его всем известна…»
Закревский: «Что тебе до эгоизма Сабанеева, лишь бы служба от сего не терпела. Но я в нем вижу хорошего корпусного командира, а наипаче в военное время, чему можешь быть со временем сам свидетель».
Понадобилась эпидемия чумы, чтобы Киселев оценил Ивана Васильевича: «В его лета и в иные проехать 300 верст верхом есть добродетель, которою не всякий похвалиться может» и которая перевешивает «порок» — упрямство, «запальчивость и часто со вредом для себя и для службы». Но «Сабанеев точно по службе отличный». Наконец, он пишет Закревскому: «При всех странностях его, правила его честны и непоколебимы; опытность имеет большую и просвещение, непонятное для человека, родившегося в Ярославле тому 56 лет»[77].