Обычный день митрополита рисует нам Н. В. Сушков. «День его был насыщен до отказа. Когда он отгоняет сон, когда уступает сну, т. е. в каком часу прерывает труды, молитвы, бдение и в каком покидает ночное ложе, — этого никто не знает. После утрени и обедни — чай. После чая служебные занятия, доклады письмоводителя, объяснения с просителями и т. д.; к двум или трем часам пополудни кончен труд питания: легкий, неизысканный обед. После обеда час-два отдыха, а отдыхом называется чтение книг, газет, журналов. После такого отдохновения — опять дела, переписка, доклады. Два дня в неделю — вторник и пятница — работа с обоими викариями, независимо от частых с ними занятий и утром и вечером по другим дням. Если бы возможно было исчислить время, которое употребляется им на личные и письменные сношения по епархии и консистории с духовенством, с ректорами и инспекторами Духовной Академии и семинарии, с начальствующими в мужских и женских обителях, с благочинными и членами разных учреждений, не говоря о переписке с Синодом, с наместником Троице-Сергиевой Лавры, с епископами и частными лицами, да если присовокупить к этому частое служение, соборное и домашнее, освящение церквей, приготовление проповедей, встречи царственных посетителей, испытания воспитанников Академии и семинарии, посещение светских училищ и т. д., то сколько же остается досуга на успокоение от забот, на пищу, сон и редкие беседы с посетителями. Как кратка его ночь!»144.
Внешний облик митрополита Филарета рисует нам его викарий епископ Леонид (Краснопевков). «Вчера долго молча смотрел на него, когда он рассматривал каталоги, и стоял перед ним. Пройдут века: имя его вырастет необыкновенно. Мысль будет искать в прошедшем его великого образа, и счастлив тот, кто увидит его несовершенный портрет, а я, недостойный, стою от него в полуаршине и смотрю на эту чудно-правильную, кругленькую головку, покрытую редкими, мягкими темно-русыми волосами, на это высокое, выпуклое чело, этот резко очертанный нос и дивно-правильные губы, на эти бледные, худые, осанистой бородой покрытые щеки. Под прекрасно очеркнутыми бровями не вижу его глаз, но замечаю, что какую-то особенную выразительность придает его благородному лицу эта черепаховая оправа очков»145.
Обозначив кратко то высокое место, которое занимал митрополит Филарет в церковной истории своего времени, справедливо именуемым филаретовским веком, мы теперь перейдем к его значению касательно нашей темы о старчестве.
Нашей целью будет раскрыть то содействие, которое оказывал митрополит в процветании умного делания и связанного с ним старчества. Для этого нам нужно показать принадлежность самого Филарета к этому духовному движению.
Митрополит Филарет был необычайно скрытным во всем, что касалось его лично. Вот отрывок из письма к его духовнику — наместнику Троице-Сергиевой Лавры: «Нужно, чтобы борьба и отвлечения, которые нам доставляют дела, не мешали бы нам уединяться в нашу внутреннюю клеть и втайне молиться Отцу. Да, дела внешнего мира нас расстраивают, преследуют, и кто входит в свою клеть, недостаточно закрывает за собою дверь. Но Ты, Который сказал Я есмь дверь (Ср.: Ин. 10, 7), дай нам войти вовнутрь и закрой за нами дверь»146.
Дверь, за которой хранились тайники его души, была действительно закрыта, но плодом его внутренней жизни на склоне лет был дар чудотворений и дар пророческий, т. е. святость. Где же и как было положено начало этой святости?
Некоторый ключ нам дают жития близких ему людей, а именно старца Филарета Новоспасского, его школьного сверстника и близкого друга епископа Иннокентия Пензенского — человека исключительной святости, и, наконец, архимандрита Макария — алтайского миссионера, его ближайшего ученика. Эти три жития являются среди лучших украшений 14-томного собрания житий русских подвижников XIX столетия.
144
Вероятно,
146