Митрополита и наместника связывала всю их жизнь совершенно исключительная духовная близость. Это объясняется тем, что оба они были истинными монахами в самом глубоком смысле этого слова и, кроме того, оба были последователями святоотеческого учения о внутреннем делании. В письме митрополита к наместнику мы читаем: «Суждениям старца Паисия и старца Серафима покоряюсь... Прекрасный совет о. Серафима не бранить за порок, а только показывать его срам и последствие. Молитвы старца да помогут нам научиться исполнением»161.
«Как это нередко встречается в особенных натурах, — писал профессор П. С. Казанский в своем “Очерке жизни архимандрита Антония”, — в (митрополите) Филарете совмещались по-видимому несовместимые свойства. При глубоком критическом уме, он от детства до могилы сохранил детскую веру; при строгости и малодоступности к подчиненным, при величавости в официальных отношениях, был прост в домашней жизни и искренно смирен в мнении о себе; при сухости и холодности внешнего обращения, он имел любящее, доверчивое сердце. Тонкий политик в делах, он мало знал практическую жизнь и людей и жил в своего рода идеальном мире. В заветной черте, которою оградил он себя как начальник, была тропа, которою можно было дойти прямо до его сердца, — он был монах. В своей частной нравственно-религиозной жизни он охотно становился в ряды последних послушников; с благоговением внимал словам лиц, которых считал высокими в духовной жизни; счастьем считал их молитвенную память о нем; юродивые, блаженные находили у него свободный доступ. Образы древнего иночества постоянно носились пред его духовным взором, и сердце его стремилось к общению с этим миром патериков и древних житий... С этой стороны нашел близкий и скорый доступ к сердцу митрополита Филарета архимандрит Антоний, именно как к монаху... Порывами духа своего он (о. Антоний) и сам часто стремился сблизиться с этим миром избранных подвижников, идти их путем к Царствию Небесному... Внимательно следил он за особыми опытами духовной жизни и проявлениями благодати Божией в Сергиевой Лавре и делился своими наблюдениями с митрополитом Филаретом, сочувствовавшим глубоко всем таким явлениям»162.
Для ищущих пустыни и безмолвия о. Антоний устроил в трех верстах от Лавры Гефсиманский скит. Одна за другой возникали уединенные келлии в лесу, и в них совершались подвиги поста, молитвы, молчания...
Обмен мыслей о близком для их сердца предмете, постоянные их сношения так сблизили святителя Филарета с о. Антонием, что, помимо дружбы, он избрал его своим духовником. В переписке между ними, изданной в двух томах (М., 1878-1885)163, всюду явствует со стороны митрополита выражение глубокого уважения и смирения по отношению к подчиненному ему лицу. «Благодарю, что утешаете меня, — пишет он 27 июня 1835 г., — но больше учите...»164; «Благодарю за искренние слова, я нуждаюсь в поучении...» (4 августа 1842 г.); «Скажите, как поступить в этом случае...»; «Поспешите сказать мне ваши мысли...»; «Тя рекох друга давно в расположении сердца моего, — писал святитель к о. Антонию, — когда же Провидение Божие устроило, что тя нарекох и отца в таинстве, то уже твоей душе остается рещи, до какой степени она не чуждается уничиженной души моей».
Из этой переписки видно, что ни одно важное решение как в деле управления епархией, или в государственных делах ему порученных, или касавшихся его личной жизни, не было предпринято и не обходилось без обсуждения с о. Антонием.
Вот случай из жизни митрополита, характеризующий взаимные отношения между ним и наместником Лавры. Вопреки мнению большинства, митрополит Филарет следует совету своего духовника, как дорого ему это ни стоит.
Готовилось освящение триумфальных ворот в Москве. На них были изображения языческих богов, и митрополит Филарет отказался их освящать. Царь решил приехать в Москву на торжество. Флигель-адъютант отправился к митрополиту передать желание Государя видеть его лично на торжестве. Выслушав сообщение, митрополит произнес только одно слово:
— Слышу.
Посланец повторил свое сообщение. Ничего в ответ не последовало, кроме того же слова:
— Слышу.
На вопрос, что же передать Государю, пришедший в полное недоумение посланец получил ответ:
— А что слышите.
Когда посланец, доложив о своем недоумении, передал точно сказанное митрополитом Государю, тот сказал:
— А, так я понимаю. Приготовьте лошадей: я сегодня уезжаю.
Государь уехал. Но вот что по сему поводу как тайну сообщил епископу Леониду (Краснопевкову) наместник Лавры о. Антоний.
161
162
163
Неточность, имеется в виду изд.:
164