Старец среднего роста, лицом некрасив, со следами оспы, но было оно белое, светлое. Взгляд был тих и полон смирения. Нрав его был чрезвычайно живой и подвижной. Память прекрасная: после первой исповеди на всю жизнь запоминал он человека. Был он косноязычен: не хватало дыхания при разговоре. Это его смущало всю жизнь. Одет был всегда бедно.
С тех пор, как появился в Скиту о. Макарий, где его возвели в настоятели, жизнь его приняла характер, не изменявшийся до самой смерти. Она была полна попечений как чисто пастырских, так и о внешнем благоустроении, с раннего утра до поздней ночи. В церкви им было установлено пение киевского распева, введена должность канонарха, плавное чтение и пение «на подобны». Вокруг храма благоухали массы цветов, расходясь по бокам многочисленных скитских дорожек. Внутренность Скита, превращенная в плодовый сад ее основателем о. Моисеем, усердно поддерживалась заботами о. Макария, и нередко зимою городские и сельские жители просили плодов для болящих. Сам о. Макарий, хотя и был иеромонахом, не служил по физическому недостатку косноязычия, но более по глубокому своему смирению. Но зато с усердием певал он часто и со слезами. Особенно любил он «Чертог Твой».
О его внешности так говорит жизнеописатель.
«Лицо — ничем не поражающее с первого взгляда, вовсе некрасивое по обыкновенным понятиям о красоте физической, даже неправильное, по недостатку в глазах, с печатью постоянного углубления в себя, следовательно, на вид более строгое, нежели ласковое; но такова сила благодати, что лицо это, служа зеркалом чистой, любвеобильной и смиренной души, сияло какою-то неземною красотою, отражая в себе то или другое из свойств внутреннего человека, плодов духа, исчисленных Апостолом. Вообще в нем было редкое соединение детской простоты, тихости и смирения, делавшее его приступным всем и каждому»192.
А вот что пишет один светский человек, как мы узнаем из дневника иеромонаха Евфимия.
«Первая наша встреча со Старцем, против нашего ожидания, не имела ничего особенного. Припоминая себе рассказ о. К., мы думали встретить подвижника с особенным выражением в лице, с особенными приемами; оказалось, что это был простой, обыкновенный монах, чрезвычайно скромный, неразговорчивый и к тому же косноязычный. Я положительно был разочарован; но жена моя, несмотря на свою светскую бойкость, с первого раза почувствовала какой-то безотчетный страх, смешанный с благоговением; а в следующие его посещения привязалась к нему всей своей душой...
В следующую осень мы опять посетили Оптину Пустынь. Отец Макарий был уже обходительнее и откровеннее с нами. Он подробно расспрашивал нас о нашем житье-бытье, говорил о Петербурге и встречающихся в нем на каждом шагу искушениях. Когда я признался в смущениях, которые так безотвязно преследовали меня среди столичных развлечений, о. Макарий заговорил так, как никогда до того не говорил с нами. Жадно ловили мы каждое слово подвижника и, по уходе его, соревнуя друг другу, записали чудную речь старца Божия...
Вся пошлость жизни светской встала перед нами во всем своем безобразии; в груди стало тесно от накопившихся слез, которые неудержимо потекли потоком из глаз моих. Да, мы плакали! И сладки были эти слезы глубокого раскаяния в грехах...
Отец Макарий посоветовал нам поговеть и, благословив нас, пошел в другие номера гостиницы для назидания и поучения посетителей, которые жаждали его внушающего слова. Во все время приготовления нашего к исповеди и Св. Причащению Старец ежедневно навещал нас и назидал духовно»193.
Иеросхимонах Макарий происходил из дворянской семьи Орловской губернии. Семья отличалась благочестием. Прадед его, Иоанн, стал иноком. Родители, коллежский асессор Николай Михайлович Иванов и мать Елисавета Алексеевна, нарекли старшего сына Михаилом, в честь св. князя Тверского, память которого 22 ноября; после было еще трое сыновей и одна дочь. Жили они в окрестностях Калуги, весьма красивом месте, близ Лаврентиева монастыря, архимандрит которого, Феофан, духовно окормлял их. «Среди впечатлений, приятных для зрения, и отрадно мирных для сердца видов сельской природы, имея перед глазами тихую иноческую обитель, из которой ежедневно доносился до слуха обитателей Железников звон колоколов, призывавший иноков к молитве, возрастал будущий инок и молитвенник, еще тогда неведомый миру»194, — так описывает жизнеописатель первые впечатления мальчика.
192
193
194