Заканчивая день, выслушивали правила: малое повечерие, молитвы на сон грядущим, две главы Апостола, одну — Евангелия, потом краткое исповедание, Старец благословлял и отпускал. Было уже поздно. Старец входил в свою келлию, где мерцала лампада перед образом Заступницы. На столе лежала кипа писем, требующих ответа. Тело ныло от изнеможения, а сердце — от впечатлений обильно открывавшегося человеческого страдания. Глаза орошались слезами, а в уме звучало дивное песнопение:
«Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду вонь: просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя».
За окном огоньки скитских келлий давно уже потухли. Воцарилась молитвенная ночь. Старец опускался к столу. Он писал. Вот одно письмо.
«Как можно мимолетное чувство умиления и слез считать уже любовью Божией? Ум тайно увлекается сам и стяжевает высокоумие и гордость, и всего оного лишается, а смирения тут не бывало. Бог показал вам, что есть благодать Его с нами, и отнял, да не превозносимся; впрочем, не лишил совершенно, но скрыл от нас, чтобы мы смиренно к Нему припадали. Ему угодно иногда попускать на нас протяжную тьму и мрак духовный, холодность и окаменение, чтобы мы считали себя последнейшими и худшими всех и не искали бы духовных утешений, считая себя оных недостойными; в этом-то и состоит совершенная, смиренная преданность Спасителю. Он шел скорбным путем и даже в молитве Своей к Отцу Своему произнес: прискорбна есть душа Моя до смерти (Мф. 26, 38), но предавался воле Его и нам повелел идти путем креста, а не отрады. Вы, думая найти в утешительных чувствах любовь Божию, ищете не Бога, а себя, т. е. своего утешения, а прискорбного пути уклоняетесь, считая себя будто погибшими, не имея духовных утешений; напротив, лишение оных нас смиряет, а не возвышает»197.
Потухла свеча. Старец стал на молитву... Молитва в нем не прекращалась, будь он в многолюдствии, за трапезой, в беседе или в тиши ночи. Она источала елей его смиренномудрия.
За год до своей смерти Старец предсказал одной тяжко болящей помещице: «Ты выздоровеешь, а умрем мы вместе». Она скончалась 23 августа 1860 года. Спустя три дня Старец внезапно заболел. 30 августа его соборовали. Он раздавал свои вещи, прощаясь и наставляя. Народ стекался. За два дня до смерти, по его желанию, его вынесли в переднюю и положили на пол, чтоб посетители смогли видеть его через окно.
«К вечеру больному сделалось значительно хуже, и он вновь пожелал приобщиться Святых Таин, что и исполнил в восемь часов, сидя в креслах. Около полуночи Старец потребовал к себе духовника и, после получасовой беседы с ним, попросил читать отходную.
— Слава Тебе, Царю мой и Боже мой! — восклицал Старец при чтении отходной, обращая свои взоры то на стоявшую у его ложа на столике икону Спасителя в терновом венце, то на особенно чтимую им Владимирскую икону Божией Матери.
— Матерь Божия, помози мне! — так молился Ей отходящий в путь всея земли Батюшка, прося скорейшего разрешения от уз тела»198.
Ночь была очень тяжелой, но и тут через пожатие рук, благословением и взглядами выражал он свою благодарность ухаживающим за ним. В шесть часов 7 сентября он приобщился Святых Христовых Таин в полном сознании и умилении, а через час, на девятой песни канона на разлучение души от тела, великий старец Макарий тихо и безболезненно отошел ко Господу в Чертог Небесный.
Такова краткая история миру чуждого, великого смиренномудрца199.
Оптинское книгоиздательство
Отцу Макарию принадлежит неоценимая заслуга и подвиг его в издании святоотеческой литературы. Дело этого издания было событием первостепенной важности, и вот почему: в силу «Духовного регламента» Петра I и указами 1787 и 1808 гг. печатание книг духовного содержания предоставлено было на усмотрение Святейшего Синода, а согласно цензурному уставу 1804 г. они могли печататься только в духовной типографии. Всего лишь одна аскетическая книга — «Добротолюбие» — была напечатана в 1793 г. по распоряжению Святейшего Синода. Таким образом, читатель был лишен духовной литературы. Например, Исаака Сирского можно было достать лишь в рукописи или в заграничном издании Паисия Величковского, и тоже как редкость, тогда как светская печать породила большое количество переводных произведений западного лжемистического направления, и многие из них, печатавшиеся с дозволения гражданской цензуры, были прямо враждебны Православию. При таком положении вещей начало издательства святоотеческих творений было делом, имеющим историческое значение. Совершилось оно только благодаря покровительству мудрого митрополита Филарета Московского. Эта работа объединила вокруг себя духовно устремленные интеллектуальные силы. В ней участвовали профессора Шевырев, Погодин, Максимович, писатель Гоголь, братья Киреевские, издатель «Маяка» Бурачок, Аскоченский, Норов, А. Н. Муравьев и впоследствии Л. Кавелин (архимандрит Леонид), Карл Зедергольм (иеромонах Климент) и Т. И. Филиппов. Но центром этого дела была Оптина Пустынь, душою же всего, и инициатором и возглавителем был старец Макарий при ближайшем участии И. В. Киреевского, который служил знанием и греческого языка и философских терминов. Он и жена держали корректуру, причем издания делались большею частью на их средства.
199