Другая заслуга Киреевского, как признано в истории русской философии, — это положенное им начало независимой мысли в русской философии, и, как утверждает профессор Н. О. Лосский, Киреевский и Хомяков «хотя не выработали системы в философии, но они установили духовное философское движение, которое составляет самое оригинальное и ценное достижение в русской мысли»215.
Основное положение философии Киреевского было следующее: «Учение о Святой Троице не потому только привлекает мой ум, что является ему как высшее средоточие всех святых истин, нам Откровением сообщенных, но и потому еще, что, занимаясь сочинением о философии, я дошел до того убеждения, что направление философии зависит в первом начале своем от того понятия, которое мы имеем о Пресвятой Троице»216.
Иван Васильевич Киреевский был сыном прекрасных русских людей. Его отец Василий Иванович Киреевский в молодости служил при Павле, вышел в отставку с чином секунд-майора гвардии и поселился в родном Долбине, где выстроил себе новый дом — огромный, на высоком фундаменте, с мраморной облицовкой стен внутри, со множеством надворных строений и великолепными садами. Это был, по-видимому сильный и оригинальный человек, нравственно из одного куска.
Его образованность надо признать редкою для его времени: он знал пять языков, любил естественные науки, имел у себя лабораторию, занимался медициною и довольно успешно лечил. На смертном одре он говорил старшему сыну о необходимости заниматься химией и называл ее «божественной наукой». Он много читал, и знания его, говорят, были очень многосторонни. Пробовал он и писать, и переводил повести и романы, и даже сам сочинял. Он был англоман — любил английскую литературу и английскую свободу. Вместе с тем был очень набожен, ненавидел энциклопедистов и скупал в Москве сочинения Вольтера с тем, чтобы жечь их.
При всей своей добродетели Василий Иванович был большой оригинал. Любил читать лежа на полу и мало заботился о своей внешности. Когда они жили в Москве из-за родов его молоденькой жены, он целыми днями пропадал в книжных лавках, оставляя по рассеянности жену без денег, не знавшую, как накормить многочисленную дворню.
Свой дом он вел строго по заветам старины; занятия химией и англоманство нисколько не поколебали в нем патриархального духа и не заставили с пренебрежением отвернуться от народного быта; напротив, он сохранил во всей силе ту близость усадьбы с народом, тот открытый приток народного элемента в господскую жизнь, который отличал помещичий быт старого времени. Из пятнадцати человек комнатной прислуги (мужской) шестеро были грамотны и охотники до чтения; книг и времени у них было достаточно, слушателей много. Во время домовых богослужений, которые бывали очень часто (молебны, всенощные и т. д.), они заменяли дьячков, читали и пели стройно старым напевом: нового Василий Иванович у себя не терпел, даже в церкви.
В летнее время двор барский оглашался хоровыми песнями, под которые многочисленная дворня деревенских и сенных девушек, кружевниц и швей водили хороводы и разные игры: в коршуны, в горелки, «заплетись плетень, заплетися, ты завейся, труба золотая» или «а мы просо сеяли», «я еду в Китай-город гуляти, привезу ли молодой жене покупку» и др.; а нянюшки, мамушки, сидя на крыльце, любовались и внушали чинность и приличие. В известные праздники все бабы и дворовые собирались на игрища то на лугу, то в роще крестить кукушек, завивать венки, пускать их на воду и пр. Вообще народу жилось весело, телесных наказаний никаких не было. Главные наказания в Долбине были земные поклоны перед образами до сорока и более, смотря по вине, да стул (дубовая колода, к которой приковывали виновного на цепь).
Крестьяне были достаточны, многие зажиточны. К утехам деревенской жизни надо еще прибавить, что сюда к Успеньеву дню (в церкви села Долбина, при которой было два священника, имелась чудотворная икона Божией Матери) стекалось множество народа из окрестных сел и городов, и при церкви собиралась ярмарка, богатая для деревни. Купцы раскидывали множество палаток с красным и всяким товаром, шли длинные, густые ряды с фруктами и ягодами; не были забыты и горячие оладьи и сбитень. Но водочной продажи Василий Иванович не допускал у себя. Даже на этот ярмарочный день откупщик не мог сладить с ним и отстоять свое право «по цареву кабаку». Никакая полиция не присутствовала, но все шло порядком и благополучно. Накануне праздника смоляные бочки горели по дороге, ведшей в Долбино, и освещали путь, а в самый день Успенья длинные, широкие, высокие, тенистые аллеи при церкви были освещены плошками, фонариками, и в конце этого сада сжигались потешные огни: солнца, колеса, фонтаны, жаворонки, ракеты поодиночке и снопами, наконец, бурак. Все это приготовлял и этим распоряжался Зюсьбир (немец из Любека, управлявший сахарным заводом Киреевского). Несмотря на все эти великолепия, постромки у карет, вожжи у кучера и поводья у форейтора были веревочные217.
217
Изложено по: