Запад просмотрел восточную мудрость. Его ученые до тонкости изучили все философии с древнейших времен: египетскую, персидскую, китайскую, индусскую и т. д. Но мистика православного Востока для них была закрыта. Мы же унаследовали от Византии сокровища этой духовной мудрости, заключенной в творениях святых отцов. И наша историческая задача была построить на богатом византийском наследии новую духовную культуру, которая бы оплодотворила весь мир. Киреевский поставил проблему во всей ее полноте. Он указывает, что русская философия должна строиться на глубоком, живом и чистом любомудрии святых отцов, представляющих зародыши высшего философского начала230. «Путь русской философии лежит не в отрицании западной мысли, а в восполнении ее тем, что раскрывается в высшем духовном зрении... где достигается вновь целостность духа, утерянная в грехопадении, затем ущербленная в западном христианстве торжеством логического мышления»231.
Статья Киреевского, как сказано, была напечатана в славянофильском «Московском сборнике», и хотя сам Иван Васильевич, отойдя от западников, очутился в окружении славянофилов, из которых Хомяков и особенно Кошелев были его близкими друзьями, но тем не менее, на наш взгляд, причисление Киреевского к «ранним славянофилам» является ошибкой. Во всем собрании его сочинений нет ни единого слова, дающего право на такое наименование. Он боролся, как и его брат, за сохранение черт русской самобытности. Ему, подобно К. Н. Леонтьеву, дороги византийские наши корни, на которых основано Православие. В той же статье им сказано: «Учения св. отцов Православной Церкви перешли в Россию, можно сказать, вместе с первым благовестом христианского колокола. Под их руководством сложился и воспитался коренной русский ум, лежащий в основе русского быта»232. А в более ранней статье («Ответ Хомякову», 1838) он пишет: «Эти отшельники, из роскошной жизни уходившие в леса, в недоступных ущелиях изучавшие писания глубочайших мудрецов христианской Греции и выходившие оттуда учить народ, их понимавший»233. Это созвучно словам К. Н. Леонтьева: «Византийский дух, византийские начала и влияния, как сложная ткань нервной системы, проникает насквозь великорусский общественный организм... Им обязана Русь своим прошлым...» («Византизм и славянство»)234.
Неудивительно, что западники считали Киреевского славянофилом по недоразумению. «Я от всей души уважаю Киреевских, — пишет Грановский, — несмотря на совершенную противоположность наших убеждений. В них так много святости, прямоты, веры, как я не видел ни в ком»235. Герцен с грустью выразился по поводу Киреевского: «Между нами были церковные стены»236. Братья Киреевские не примыкали всецело ни к одному из существовавших тогда идеологических течений. Об этом свидетельствует тот же Герцен: «Совершенной близости у него (И. В. Киреевского) не было ни с его друзьями, ни с нами. Возле него стоял его брат и друг Петр. Грустно, как будто слеза еще не обсохла, будто вчера постигло несчастие, появлялись оба брата на беседы и сходки»237. Печаль эта понятна: ни тогда, ни после Киреевские не были должным образом поняты и оценены. Они до сих пор ждут своего беспристрастного исследователя...
В 1856 г. в славянофильском сборнике «Русская беседа» вышла в свет последняя статья Киреевского «О необходимости и возможности новых начал для философии». Это и была та статья, которая положила начало независимой мысли в русской философии. Через несколько месяцев после выхода в свет этой статьи последовала неожиданная кончина (11 июня 1856 г.) ее автора. Иван Васильевич умер от холеры в Петербурге, куда он поехал навестить своего сына, окончившего лицей. Смерть его сильно потрясла всех его близко знавших. Петр Васильевич умер в том же году.
Поэт Хомяков посвятил И. В. Киреевскому еще в 1848 г. следующие стихи:
Ты сказал нам: «За волною
Ваших мысленных морей Есть земля; над той землею Блещет дивной красотою Новой мысли эмпирей». Распусти ж свой парус белый — Лебединое крыло — И стремися в те пределы, Где тебе, наш путник смелый, Солнце новое взошло.
И с богатством многоценным Возвратившись снова к нам, Дай покой душам смятенным, Крепость волям утомленным, Пищу алчущим сердцам238.
Французский писатель Грасье, биограф Хомякова, заканчивает свою книгу такими словами: «Он так же, как Иван Киреевский, скончался внезапно от холеры, так же, как и он, оставил неоконченным труд, им унаследованный, и эта двойная судьба, прерванная тем же случаем, в преследовании той же цели, — должна была бы показать, что истинное величие человека состоит, скорее, в искании, чем в нахождении, более в попытках, чем в завершении, более в начинании, чем в окончании. Забота о дальнейшем — дело самого Хозяина. И это должно служить утешением доброму труженику, который отходит, чтобы заснуть в мире»239.
232