Иван Васильевич Киреевский и брат его Петр вместе с супругой Ивана Васильевича Натальей Петровной погребены у Введенского храма Оптиной Пустыни, рядом с могилами великих старцев Леонида (в схиме Льва), Макария и Амвросия. На памятнике Ивану Васильевичу начертана надпись:
«“Надворный советник Иван Васильевич Киреевский. Родился 1806-го года, марта 22-го дня. Скончался 1856-го года июня 11-го дня.
Премудрость возлюбих и поисках от юности моея. Познав же, яко не инако одержу, аще не Господь даст, приидох ко Господу (Ср.: Прем. 8, 2, 21).
Узрят кончину праведника и не уразумеют, что усоветова о нем Господь (Ср.: Прем. 4, 17).
Господи, приими дух мой!”»264
Глава IX
Петр Васильевич Киреевский — праведник в миру
Собиратель древних духовных стихов, былин и народных песен Петр Васильевич Киреевский родился 11 февраля 1808 года.
Тем, кому дорога наша русская сущность, русские черты, русская душа, — тем должна быть дорога память того, кто беззаветно любил Россию и отдал ей все свои силы. Петр Васильевич был борцом за сохранение черт русскости в русских людях. В этом был весь смысл его существования; личной жизни у него не было: как его характеризовал поэт Языков, это был «ветхопещерник» или «своенародности подвижник просвещенный»265.
«Полнота национальной жизни может быть только там, — говорит Петр Киреевский, — где уважено предание и где простор преданию, следовательно, и простор жизни. У нас она парализована нашим пристрастием к иностранному. Большая часть из нас в детстве воспитываются иностранцами, в обществе говорят не иначе как по-французски, и когда читают, то исключительно книги иностранные. А потому не удивительно ли, если все родное больше или меньше становится нам чуждым? Кто не слыхал русской песни еще над своей колыбелью и кого ее звуки не провожали во всех переходах жизни, у того, разумеется, сердце не встрепенется при ее звуках. Она не похожа на те звуки, на которых душа его выросла.
Либо она будет ему неприятна, как отголоски грубой черни, с которой он в себе не чувствует ничего общего; либо, если уж в нем есть особенный музыкальный талант, она ему будет любопытна, как нечто самобытное и странное: как пустынная песнь араба; как грустная, может быть последняя, песнь горного кельта в роскошной гостиной Англии. Она ему ничего не напомнит. Подражание уже средоточит безжизненность. Что живо, то самобытно. Чем полнее существо человека, тем лицо его выразительнее, не похоже на других. То, что называется общечеловеческой физиономией, значит не что иное, как одно лицо со всеми, т. е. физиономия пошлая».
Из этого видно, как глубоко сознавал П. Киреевский важность сохранения русскими людьми черт своего своеобразия, своих отличительных черт, чтобы не быть «на одно лицо со всеми» и не утратить своего национального характера.
Тяжелая травма была нанесена полтора века перед этим всему русскому народу внезапной и насильственной европеизацией всего его быта. После Петровских реформ все иностранное предпочиталось русскому, русский быт ушел в глубокую провинцию, сохраняясь в низших слоях общества.
Но пушкинская эпоха была эрой возрождения национального самосознания. Это сознание возникло на почве патриотических чувств, вызванных войною 1812 года. Характерен рассказ Гоголя, видевшего слезы на лице Пушкина при чтении стихотворения Языкова, посвященного Денису Давыдову, герою войны 1812 года, в котором описывается пожар Москвы.
Пушкин крепко сознавал себя русским. Он был много обязан русской деревне и старушке няне. По мере роста и зрелости его таланта создаются его чудесные, несравненные русские сказки и «Повести Белкина». В «Капитанской дочке, — по словам Гоголя, — в первый раз выступили истинно русские характеры: простой комендант крепости, комендантша, поручик; сама крепость с единственной пушкой, бестолковщина времени и простое величие простых людей...»266. Пушкин высоко ценил подлинный народный русский язык: «Альфиери изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком»267, — замечает он.
264
265
Так Н. М. Языков отозвался о Петре Киреевском в своем стихотворении 1835 г. «П. В. Киреевскому». —
266
267