Из вышесказанного легко заключить, как были бы оценены братья Киреевские, живи они при последних двух Государях. Но, к несчастью, в их времена — реакции против декабризма — все факты проявления национального самосознания принимались за бунт против существующего порядка вещей. И всякая личная инициатива заранее была обречена на гибель.
Такая участь постигла при жизни Петра Васильевича его многотысячное собрание народного творчества. Из всего количества только 55 духовных стихов и десятка два песен при нем увидели свет. Очень многое вовсе пропало. Былины позже издал Бессонов со своими комментариями, и уже в конце прошлого века случайно обрели в архивном шкафу забытые народные песни — те, что уцелели; они вошли в позднейшие издания народных песен, и то, по-видимому, далеко не все.
«Великий печальник Древней Руси» — духовный сын Оптинских старцев, Петр Васильевич Киреевский унаследовал черты своего своеобразного характера от своих замечательных родителей. Особенно много общего у него с отцом: как и отец, Петр Васильевич представлял собою яркий моральный тип — та же внутренняя цельность, та же верность долгу, та же глубина натуры.
От матери Петр Васильевич унаследовал влечение к прекрасному, поэтическое чувство. Сам он рисовал, вырезывал силуэты, играл на рояле. В молодости он любил шутку, но впоследствии утерял жизнерадостность.
Петр Васильевич остался 5-летним сиротой после смерти отца. Он воспитывался со старшим братом Иваном и сестрой Марией. Им было дано блестящее образование матерью и отчимом Елагиным. В 1822 г. для окончания их учения семья перебралась в Москву. Братья брали уроки у профессоров университета Мерзлякова, Снегирева и др.
По окончании образования старший брат поступил служить в Московский архив иностранных дел. «Архивны юноши толпою на Таню чопорно глядят»271, — сказал Пушкин об этой золотой московской молодежи. В ее среде нашлось немало высококультурных и идеалистически настроенных молодых людей, из которых некоторые остались на всю жизнь друзьями Киреевских, как например, Веневитинов и Титов. Образовался кружок молодежи, куда вошли Кошелев, Максимович — собиратель малороссийских песен, князь Одоевский, гр. Комаровский272 и братья Хомяковы. С последними на религиозной почве особенно сблизился Петр Васильевич.
В 1828 г. Петр Киреевский поехал за границу слушать лекции знаменитых немецких профессоров. В Мюнхене он застал Ф. В. Тирша, Л. Окена и др., а также знаменитого Ф. В. Шеллинга, у которого Киреевский бывал на дому. Шеллинг отзывался с похвалой о молодом студенте, как о многообещающем юноше. Петр Васильевич также в это время посещал дом поэта Тютчева, который был тогда посланником в Баварии.
Между тем оставшийся в Москве старший брат Иван Васильевич, человек, обладавший столь же горячим и глубоким сердцем, подвергся душевной ране: любимая девушка, ставшая позднее его женой, отказала ему в своей руке. Замечательно письмо, написанное по этому случаю Петром Васильевичем старшему брату, которое характеризует внутренний мир писавшего: «С какой гордостью я тебя узнал в той высокой твердости, с которой ты принял этот первый тяжелый удар судьбы! Так! Мы родились не в Германии, у нас есть Отечество. И может быть, отдаление от всего родного особенно развило во мне глубокое религиозное чувство, — может быть, даже и этот жестокий удар был даром неба. Оно мне дало тяжелое мучительное чувство, но вместе — чувство глубокое, живое; оно тебя вынесло из вялого круга вседневных впечатлений обыкновенной жизни, которая, может быть, еще мучительнее. Оно вложило в твою грудь пылающий угль; и тот внутренний голос, который в минуту решительную дал тебе силы, сохранил тебя от отчаяния, был голос Бога:
Ты хорошо знаешь все нравственные силы России: уже давно она жаждет живительного слова, — и среди всеобщего мертвого молчания какие имена оскверняют нашу литературу!
Тебе суждено горячим энергическим словом оживить умы русские, свежие, полные сил, но зачерствелые в тесноте нравственной жизни. Только побывавши в Германии, вполне понимаешь великое значение русского народа, свежесть и гибкость его способностей, его одушевленность. Стоит поговорить с любым немецким простолюдином, стоит сходить раза четыре на лекции Мюнхенского университета, чтобы сказать, что недалеко то время, когда мы их опередим и в образовании...» Затем он описывает немецких студентов, спящих на лекциях великих ученых профессоров или читающих романы. «И это тот университет, где читают Шеллинги, Окены, Гёрресы, Тирши! Что, если бы один из них был в Москве! Какая жизнь кипела бы в университете!»
271
272
Имеется в виду граф Егор Евграфович Комаровский (1802-1875). У Концевича ошибочно указан гр. Комаров. —