Независимо от того, стоял ли во главе финикийских городов один человек или, как чаще всего бывало, корону делили два царя, выбранные из соперничающих домов, верховная власть была ограниченной и подконтрольной, ей доставались не имеющие значения прерогативы и роскошь без наличия свободы. Можно сказать, что семиты распространили на все подвластные им земли контроль за монархической властью, и что и в Ниневии, и в Вавилоне носители короны были лишь несамостоятельными представителями жрецов и патрициев.
Такой была организация, вышедшая из смешения черных хамитов Финикии с семитами. Цари, или, как их называли, суффеты, жили в великолепных дворцах. Подлинные хозяева государства не жалели ничего, чтобы осыпать роскошью две коронованные головы. Толпы рабов обоих полов, одетых в роскошные одежды, служили прихотям этих смертных, уставших от удовольствий. На страже их садов и гаремов стояли многочисленные евнухи. Корабли со всех концов света привозили женщин им на утеху. Они ели на золоте, украшали себя бриллиантами и жемчугами, аметистами, рубинами, топазами, а пурпур, воспетый древними, был единственным цветом их одежд. Кроме этой роскошной жизни и внешних почестей, предписываемых законом, они ничего не имели. Суффеты высказывали свое мнение по государственным делам — так же, как и другие аристократы, — но не более того; законодательная, судебная и даже исполнительная власть находилась в руках предводителей крупных домов.
Власть последних не имела границ. Как только договор, заключенный между ними, принимал статус закона, все население склонялось перед ним, и даже сами законодатели становились его жертвами. Нигде и никогда эта безличная машина не щадила отдельных людей. Суровые правила внедрялись даже в лоно семьи, самым тираническим образом определяли самые интимные отношения между супругами, давили на плечи отцов, деспотов своих детей, накладывали ограничения на человека и его совесть. На все государство, начиная с последнего матроса, самого забитого рабочего, до высокопоставленного жреца почитаемого бога, до надменного патриция, закон накладывал страшную печать, которую можно выразить так: «Сколько людей, столько и рабов!»
Вот так семиты, объединившись с потомками Хама, понимали и реализовали сущность правления. Я тем более настаиваю на этой концепции, что вместе с семитской кровью она проникла в институты почти всех народов древности и дошла до нынешней эпохи, когда она временно отступила перед более разумными и здравыми понятиями германской расы.
Проанализируем истоки такой строгой организации. Очевидно, что все, что было в ней брутального и отвратительного, происходит из «черной» природы, склонной к абсолютному и к рабству, охотно поддающейся абстрактным идеям, понимать которые она не желает — может только бояться их и подчиняться им. Напротив, в более возвышенных элементах, наличие которых нельзя не признать, в попытке найти равновесие между царской властью, жречеством и вооруженной аристократией, в стремлении к порядку и законности мы наблюдаем инстинкты народов белой расы.
Ханаанские города притягивали к себе семитов, принадлежавших ко всем ветвям этой расы и, следовательно, перемешанных в разной степени. Выходцы из Ассирии несли в себе, вместе с хамитским элементом, совсем другую кровь, отличную от крови семитов, которые пришли из нижнего Египта и с юга Аравии и имели долгие контакты с курчавыми неграми. Северные халдеи с армянских нагорий и древние евреи имели больше «белой» крови. Пришельцы из областей, соседствующих с Кавказом, могли, прямо или косвенно, нести в своих жилах воспоминание о желтой расе.[75] Они были выходцами из Фригии, а их матери были гречанками.
Каждая волна эмигрантов приносила новые этнические элементы, оседавшие в финикийских селениях. Помимо этих разнообразных связей с семитским семейством были еще коренные хамиты, хамиты из крупных государств Востока, и арабы-кушиты, и египтяне, и чистокровные негры. Короче говоря, два семейства — белое и черное — и даже следы желтой расы сочетались друг с другом в тысячах комбинаций в центре Ханаана, бесконечно варьируясь и постоянно размножаясь и порождая неизвестные дотоле разновидности.
Это происходило вследствие того, что Финикия давала приют и работу всем. Ее порты, фабрики и торговые караваны требовали много рабочих рук. Тир и Сидон были не только крупными приморскими и торговыми городами, наподобие нынешних Лондона и Гамбурга, но одновременно важными индустриальными центрами, как например, Ливерпуль и Бирмингем; они превратились в сточные русла для жителей Передней Азии, они находили занятие для всех, а излишки переправляли в колонии. За счет постоянных переселений они вливали туда свежие силы. Впрочем, не стоит слишком восхищаться столь плодотворной деятельностью. Эти преимущества постоянно растущего населения имели и оборотную сторону: Тир и Сидон начали изменять политическую конституцию с намерением улучшить ее и закончили тем, что привели к ее полному краху.
Мы уже увидели, какие этнические трансформации предопределили конец царствования богов, на смену которому пришло царствование жрецов, а оно, в свою очередь, уступило место сложной и мудреной организации, выразившейся позже в сфере власти, в появлении вождей и патрициев в городах. В результате таких реформ различие рас кануло в небытие. Остались только группы или семейства. Перед лицом вечной и стремительной изменчивости этнических элементов аристократическое государство, последнее слово, крайнее выражение революционного духа первых семитских пришельцев, в один прекрасный день оказалось неспособным удовлетворить требования наступающих поколений, и стали заявлять о себе демократические идеи.
Вначале они нашли поддержку у царей. Те охотно восприняли принципы, которые могли унизить патрициев. Затем их подхватили толпы рабочего люда на мануфактурах и превратили их в стержень своего объединения. Активные деятели интриг и заговоров составляли особый класс общества, привыкший к роскоши, с вожделением смотревший на соблазны власти, но не имевший никаких прав, кроме права на милости, и презираемый в первую очередь аристократами: я имею в виду царских рабов, евнухов из дворцов, фаворитов или тех, кто стремился ими стать. Так выглядела партия, разрушившая аристократический порядок.
У противников этой партии было достаточно сил, чтобы защищаться. Желаниям и прихотям царей они противопоставляли безликое законодательство и зависимость от судейских чиновников. И они стали смыкать свои ряды. Против неспокойной массы рабочего люда у них были мечи и дротики многочисленных наемников, в первую очередь карийцев и филистинцев, которые составляли гарнизоны в городах. Наконец, хитростям и козням царских рабов они противопоставили большой опыт в делах, недоверчивость, присущую человеческой природе, практический ум, несравнимый с неуклюжей хитростью противников — одним словом, сошлись в поединке интриги одних, жестокая сила других, нетерпеливая амбиция сильных, непомерная зависть слабых, а с другой стороны — огромное преимущество статуса господ, оружие, которое не легко одолеть, если оно находится в руках сильного.
Конечно, они бы сумели сохранить свою империю, как и любая аристократия, если бы победу определяла только энергия повстанцев, но исход дела решила их слабость. Поражение стало результатом смешения их крови.
Революция победила, только когда во дворцах появились люди, которые сокрушили их двери. В государстве, где торговля приносит богатство, а богатство — влияние, трудно избежать мезальянсов. Вчерашний матрос завтра становится судовладельцем, и его дочери, в виде золотого дождя, проникают в лоно самых высокомерных семейств. Впрочем, кровь патрициев Финикии уже была смешанной, поэтому им было трудно сопротивляться соблазнительным переменам. Полигамия, столь милая сердцу темнокожих или полутемнокожих народов, делает все меры предосторожности бесполезными.
Таким образом, в господствующих расах побережья Ханаана исчезла однородность, и демократия нашла в них своих сторонников. Аристократы начали" находить приятность в смертельных для них доктринах.
Аристократия чувствовала эту открытую рану в своем боку и защищалась посредством депортации. Когда раскрывался или усмирялся заговор, виновников хватали, погружали на корабли под охраной карийцев и увозили в Ливию, Испанию, за пределы Геркулесовых столбов — в места столь отдаленные, что следы этих колонизаторов находили даже в Сенегале.
75
Человек из страны Арпаксада (Бытие, X, 22); все народы, происходящие от Сима, в первом поколении, перечислены в порядке географического положения, начиная с юга и кончая северо-западом: Элам, живущий за Тигром, около Персидского залива; Ассур в Ассирии, выше по течению Тигра, к северу; Арпаксад в Армении, ближе к западу; Луд в Лидии; Арам спустился к югу, по течению Евфрата.