Глава 31
Завет я заключил с глазами моими, чтобы не помышлять о девице.
Что же уделил Бог свыше и (каково) наследие от Всесильнаго с высоты[1021]?
Увы, пагуба неправому и удаление[1022] делающим беззаконие!
Не сам-ли Он видит путь мой и все шаги мои исчисляет?
Ходил-ли я с насмешниками[1023] и спешила-ли нога моя на лукавство?
Я стоял на весах правды[1024], Господь же видел мое незлобие.
Если нога моя уклонилась с пути[1025], если и сердце мое следовало за глазами моими, и если я руками своими касался даровъ[1026],
То пусть я посею, а другие поедят, пусть я не буду иметь корня[1027] на земле.
Если сердце мое увлекалось[1028] женою другого мужа и если я сидел при дверяхъ ея,
То пусть и моя жена будет угодна другому мужу[1029], а дети мои будутъ унижены.
Ибо неудержимая ярость гнева постигнет за осквернение жены другого[1030] мужа.
(Это) огонь, горящий на все стороны: на что он нападет, то до корня истребляет.
Если бы я пренебрег правом слуги моего или служанки[1031], когда они имели спор предо мною,
То, что я сделал-бы, если бы Господь произвел мне испытание? а если бы Онъ (совершил) и посещение[1032], то какой ответ я дал-бы?
Не так же ли я был во чреве, как и они? Мы были в том же чреве[1033].
Немощные, когда в чем имели нужду, получали, глаза вдовы я не презиралъ[1034].
Ел-ли когда хлеб свой я один и сироте не уделял изъ него?
Ибо я с юности моей кормил, как отец, и от чрева матери моей руководилъ[1035].
Презирал-ли я нагого, погибающаго и не одевал-ли его[1036]?
Немощные не благословляли-ли меня и плеча их не согревались-ли шерстью[1037] ягнятъ моих?
Если я поднимал на сироту руку, надеясь на великую себе помощь,
То пусть плечо мое отпадет от ключевой кости[1038], а рука моя пусть с локтя отломится.
Страхъ пред Господом обнимает меня и тяжести его я не снесу.
Полагал-ли я силу свою в золоте, или надеялся я на драгоценные камни?
Веселился-ли я, когда много было у меня богатства, и полагал-ли надежду свою на безчисленность его?
Ужели мы не видимъ[1039], что солнце, засветивши, (потом) пропадает, а луна умаляется? Но ужели на них есть (надежда)[1040]?
И если тайно прельщалось (ими) сердце мое и руку мою, положив на уста свои, я целовалъ[1041],
То и это пусть вменится мне в великое беззаконие, что я солгал пред Вышним Богом.
Если я радовался падению враговъ[1042] моих и сердце мое говорило: «хорошо, хорошо»!
То пусть ухо мое услышит проклятие мне и я буду страдать[1043] от худой молвы (обо мне) народа моего.
Не говорили-ли часто служанки мои: «ктобы дал нам (возможность) насытиться плотию его»[1044], так как я былъ очень добр?
Странникъ не ночевал на улице[1045], дверь же моя была открыта всякому прохожему.
Если я согрешал невольно, то скрывал-ли грех мой?
Ибо я не стыдился пред множеством народа поведать (его). Позволял-ли немощному выходить из моих дверей с пустыми руками[1046] (еслибы не боялся)[1047]?
1027
Гр. — безкоренный, скоро и безследно пропадающий, не сохраняющий ни потомства, ни имени на земле. 18, 16–18.
1033
Ближе: во чреве матери, отдаленнее: во чреве земли, из которой созданы все люди. Быт. 2:7.
1034
Гр. — букв. не лил, т. е. не заставлял лить слезы; слав.
1039
Слав. мн. ч.
1040
Ни в земном богатстве, ни въ солнце и луне я не видел для человека надежды. Златоуст и Олимпиодор.
1041
Толковники признают целование руки символом суевернаго поклонения светилам.
1044
В знак любви к своему хозяину, желая быть с ним одною плотию и кровию. Злат. и Олимп.
1047
Т. е. Бога, как видно из след. стиха. Оскобл. слав.