— Стихи? — секретарь хлопнул ресницами. — Какие вам угодно, господин?
— Да, господи, любые! — выйдя из-за стола, Баурджин подошёл к двери и обернулся уже на пороге. — К примеру, хоть того же Ду Фу.
— Хорошо, господин...
— Хорошие стихи, Фань! — улыбнулся князь. — Вот так и читай, обычным своим голосом. Громче не надо, тише — тоже. Главное, не останавливайся.
Сказал — и тут же вышел.
— А кто слушать-то будет? — запоздало спросил Фань.
И, не услышав ответа, продолжил, недоумённо пожимая плечами:
Звонкий голос секретаря затих за прикрытой дверью. Двое стражников в сверкающих панцирях вытянулись при виде наместника. Князь окинул их быстрым подозрительным взглядом — а, может, они?
Ага, как же! Один — монгол Керачу-джэвэ, другой — местный, из сотни Ху Мэньцзаня. Уж никак не могли сговориться.
Баурджин прошёл в закуток мажордома — вот он, даже никак не примыкает ни к приёмной, ни к кабинету... Ничего тут не услышишь, абсолютно ничего! Что же тогда остаётся? Одни пустые догадки.
Князь уселся за небольшой столик, за которым обычно сидел мажордом и внезапно поёжился — холодновато! Хотя отопитель-кан — вот он. Баурджин дотронулся до него рукой — холодный! И когда, наконец, сделают ремонт? Что-то не очень-то спешит с ним Чу Янь. И у него кан холодный, и в приёмной, и в кабинете... И — в приёмной! И — в кабинете!
А ну-ка!
Наклонившись, князь отодвинул металлическую заслонку...
донёсся до него отчётливый голос Фаня.
Глава 11
Весна 1217 г. Ицзин-Ай
СТРЕЛА
Лишь бы судьба в этот день позволила нам уйти!..
Надо проникнуть сквозь мрачную, тесную щель.
Руку тебе подам, и ты не страшись в пути...
Быстрей! Как можно быстрее!
— Коня! — громко закричал князь. — Воинов!
На зов тут же явились оба начальника охраны — Ху Мэньцзань и Керачу-джэвэ.
— Керачу — остаёшься здесь, Ху — за мной. Прихвати человек с десяток.
— Слушаюсь, господин наместник!
Усатый сотник просиял от такого доверия, только что язык не показал сопернику-конкуренту. Хотя, конечно, к примеру, куда-нибудь в пустыню или в степь Баурджин взял бы монголов, но вот здесь, в городе, лучше было использовать местных.
— К монастырю! — прицепив к поясу саблю, нойон птицей взмыл в седло.
— К какому, господин? К Северному или Южному?
— К Северному, — подумав, вспомнил князь.
И кавалькада всадников, выскочив из ворот дворцовой крепости, помчалась к северным воротам.
— Почему — туда? — на скаку прокричал Баурджин.
— На главных улицах сейчас слишком много народу, — пояснил сотник. — Так быстрее будем.
Дробно простучав копытами по мостовой, кони во весь опор понеслись к воротам.
— Дорогу! Дорогу господину наместнику! — вырвавшись вперёд, Ху Мэньцзань замахал над головой плёткой.
Да встречавшийся на пути народ и без того шарахался во все стороны!
— Дорогу! Поберегись!
Миновав ещё одни ворота, отряд обогнул квартал доходных домов и, проскочив аллеей слив и акаций, оказался в виду монастыря, увенчанная золочёной крышей пагода которого величественно рвалась к синему весеннему небу. Как всегда, во дворе монастыря уже было полно народу — паломники, монахи да и просто любопытствующие. Кто-то молился у субургана с хрустальноглазым Буддой, кто-то глазел, как монахи тащили куда-то воду в смешных треугольных вёдрах, а кое-кто азартно скупал у пройдошистого вида служки различного рода реликвии, «сувениры», как их презрительно именовал воспитанный в строго атеистических традициях Баурджин.
Спешившись, князь, прихватив с собой сотника и ещё пару воинов, прыжками поднялся по лестнице, ведущей в покои монастыря, укреплённого, кстати, ничуть не хуже дворца наместника. Остановил. Ухватив за плечи, проходящих мимо монахов:
— Где настоятель?