Сложилась парадоксальная ситуация, когда получившие большинство в руководстве губкома и сами прошедшие в «верхи» оппозиционеры сосредоточили свои усилия на травле и дискредитировании ответственных работников, когда в их выступлениях на все лады варьировалась скандальная тема «верхов и низов». В декабре 1920 года самарские санкюлоты пытались сколотить блок из нескольких губернских делегаций на предстоящие VIII Всероссийский съезд Советов и X съезд РКП(б). На 7-м губернском съезде Советов в Саратове специальный посланец самарского губкома делал доклад о борьбе с бюрократизмом, в котором содержалась попытка дать характеристику основ бюрократической системы, критика идеологии бюрократизма и выдвигались методы его изживания: «Чиновник-бюрократ, обеспеченный государством, не заинтересован в развитии производительных сил страны… VIII съезд Советов обязан произнести смертный приговор бюрократизму», — прокламировалось в докладе самарского губкома[107]. Меры, призванные искоренить бюрократическую систему, в исполнении самарской группировки воспроизводили стиль утопического мышления, родившегося еще в европейских рабочих казармах начала XIX века. Предполагалась широкая выборность в управлении, коллективизация сельского труда, общественное бесплатное жилье и питание для городов и деревень, добровольный бесплатный труд по образцу коммунистических субботников и тому подобное[108].
В Саратове эта платформа не приобрела популярности, там предпочли поддержать официальные тезисы IX партконференции, однако в Самаре эксперимент по пребыванию у власти «рабочей оппозиции» продолжался. В итоге, как жаловались в Цека партии угнетенные самарские ответработники, при милоновской группировке «рабочей оппозиции» бюрократизм исполнительных органов стал бюрократизмом в кубе, сверх того проводился форменный террор в отношении инакомыслящих. Пресловутый эксперимент «орабочивания» органов власти в Самаре фактически привел к полному развалу партийной и советской работы[109]. Как открывали для себя и окружающих все оппозиционные Кремлю группировки, власть, борьба за власть, везде, на любом уровне диктовали единые правила игры, превращая самых ревностных демократов в заядлых бюрократов и ревностных гонителей своих оппонентов.
Требование децистов и рабочей оппозиции развития либерализма и демократии во внутрипартийной жизни вовсе не означало распространение таковых на государственную политику в отношении всего общества. В отношении к крестьянству эти группировки были еще более жестки и нетерпимы, чем кремлевские политики. Напротив, либерализм в отношении к крестьянству и мирным обывателям был более характерен для части бюрократических центральных хозяйственных аппаратов и военного ведомства. Как оказалось, централизм госаппарата в борьбе с группировками явился предпосылкой к нэповской либерализации во всем обществе. Ленин в 1920 году хранил единство партии, нацеливаясь на продолжение политики «завинчивания гаек» военного коммунизма, но жизнь повернула так, что сохраненное единство и централизм пришлись как нельзя кстати для перехода к нэпу.
Несмотря на то, что наиболее активный период деятельности «рабочей оппозиции» пришелся на время дискуссии о профсоюзах, Шляпников и его единомышленники не являлись ее главными действующими лицами. Тон и ход дискуссии задавали куда более серьезные политические силы.
В это время по Москве ходила молва, что Троцкий и Бухарин вот-вот свалят Ленина. Но Ленин в дискуссии сделал верную ставку на острую неприязнь партийных «низов» к своим «верхам», навязанным им из аппарата и Оргбюро Цека. В широкой партийной аудитории Троцкий и его союзники потерпели сокрушительное поражение, несмотря на то, что в течение двух месяцев дискуссии он выдвинул пять платформ, в которых последовательно отказался от лозунгов в духе «закручивания гаек», «перетряхивания» и перешел к активной поддержке идеи рабочей демократии.
Группировка Ленина и Зиновьева искусно воспользовалась антипатией партийных масс к аппаратно-бюрократической верхушке в партии, откуда Троцкий и Оргбюро в основном и черпали свои силы, и разбила их наголову. Сам Зиновьев разъезжал по провинции и вытаскивал дело сторонников «десятки» из безнадежных ситуаций[110]. К примеру, в Петрограде и Кронштадте зиновьевцы при полной поддержке комячеек Балтийского флота буквально раздавили командование и политорганы флота, Раскольникова и Батиса, стоявших за Троцкого, что в свою очередь усилило оппозиционные и анархические настроения среди матросов, приведшие впоследствии к знаменитому мятежу. Сторонники Троцкого обвиняли сторонников «десятки» в Кронштадте в возрождении «комитетчины» на флоте. Кронштадтская парторганизация выразила поддержку петроградскому комитету РКП(б) в дискуссии[111].
Потом в докладе следственной комиссии ВЧК по делу о Кронштадтском мятеже особо подчеркивалось, что «одной из основных причин этого движения несомненно являлась страстная полемика в рядах РКП, ослабление внутрипартийной спайки и падение партийной дисциплины в широких кругах членов партии». Большую роль в развитии событий «сыграла невиданная растерянность руководителей кронштадтской [партийной] организации и комиссарского состава Балтфлота и Кронкрепости»[112]. Не будет преувеличением, если сказать, что Зиновьев своими руками выстроил «Кронштадт». Известный партийный оппозиционер Г.И.Мясников назвал тогда Кронштадтский мятеж повторением «финской истории» в более широком масштабе[113].
Но в расчетах Ленина и его группировки все возможные негативные последствия общепартийной дискуссии отступали на второй план перед необходимостью одержать фракционную победу на X партсъезде. Ленин заранее сделал заявку на сценарий съезда: «Если надо кого хорошенько обругать и перетрясти, то уж скорее не ВЦСПС, а ЦК РКП»[114]. Главной задачей являлась чистка состава Цека партии, с тем, чтобы он вновь стал аппаратом послушным Ленину.
Для того, чтобы на съезде наверняка продиктовать свой список состава центральных партийных органов, ленинская «десятка» через того же Зиновьева, через ту же петроградскую партийную организацию, выдвинула предложение о выборах на съезд по платформам, которое и было принято на заседании ЦК 21 января 1921 года. «Там, где местная организация найдет это необходимым и полезным, — говорилось в постановлении, — допускать выборы на съезд по платформам (тезисам)»[115].
Тактика ленинской «платформы десяти» оказалась верной, на выборах делегатов ее сторонники одержали решительную победу, благодаря чему на съезде Ленин получил возможность изменить и обновить состав Центрального комитета. Численность ЦК была увеличена с 19 до 25 человек, из которых подавляющее большинство являлось бесспорными сторонниками «десятки». 16 марта на пленуме нового Цека был избран новый состав Политбюро и Оргбюро, а также, в чем и заключалось главное содержание кадровых изменений, был полностью обновлен Секретариат ЦК. Никто из старой секретарской троицы не остался в составе высших партийных органов вообще. Вместо них были выдвинуты новые лица из среднего руководящего звена — В.М. Молотов, Е.М. Ярославский и В.М. Михайлов, фигуры мало известные во всероссийском масштабе, не имевшие особенного авторитета и связей, что также было отнюдь не случайным.
110
В пограничной с мятежным Екатеринбургом Вятке типичного кризиса партверхушки не ощущалось, однако по вопросу о профсоюзах в местном губкоме выявилось, что за тезисы «десяти» — 3 члена губкома, а за тезисы Троцкого — 4. Как сообщал в Москву секретарь губкома Костерин: «Подобное положение при поддержке громадным большинством вятской организации платформы группы 10 поставили губком перед необходимостью созвать губпартконференцию», вопреки тому, что таковая созывалась совсем недавно и уже успела избрать делегацию на X съезд. (Из обзора Цека о деятельности Вятского губкома за февраль-март 1921 года / / РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 224. Л. 2). Приезжал Зиновьев, которому удалось переломить ситуацию. На внеочередной губернской партконференции 18 февраля за тезисы Троцкого голосовало 18 человек, остальные из 72 делегатов были верны Ленину (Там же. Д. 225. Л. 138).
Симбирский губком в 1920 году был разделен на группировки «меньшинства» и «большинства», чья вражда поглотила все творческие силы и сковала работу. 26 января 21 года на 6-й внеочередной конференции симбирской губорганизации секретарь губкома Каучуковский сделал гуттаперчевый доклад. После него «меньшинство» образно объяснило, что их оппозиция «большинству» губкома вызвана тем, что «оно (большинство) возглавлялось "мальчиками", которые с ногами залезали на стол и пачкали его чернилами». (Там же. Д. 916. Л. 1об.) Однако судьба симбирских «большевиков» в начале 1921 года сложилась иначе, нежели у их знаменитых тезок в 1903 году. Главным образом потому, что симбирское «большинство» в дискуссии о профсоюзах, пытаясь балансировать на «буферной» платформе Бухарина, явно тяготело в сторону Троцкого. Пресловутых мальчиков, испачкавшихся в чернилах, сняли с губкомовского стола и «высекли». При поддержке эмиссара «десятки» Стэна в новых выборах в губком победили сторонники «меньшинства». (Там же. Л. 5.)
Смирнов сообщал Крестинскому из Омска 26 января 1921 года, что Сиббюро разделилось поровну по вопросу о профсоюзах (Там же. Оп. 84. Д. 200. Л. 4).
113
Центр документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО). Ф. 41. Оп. 2. Д. 418. Л. 84. (Под «финской историей» Мясников имеет в виду кровавое событие в Петрограде в августе 1920 года, когда молодые члены финской компартии, обвинив свое руководство в злоупотреблениях и разложении, совершили террористический акт, расстреляв несколько человек из ЦК партии.)