По мере укрепления и совершенствования советского госаппарата его собственно «советский» низовой элемент постепенно отходил в тень. Конституция РСФСР от 11 мая 1925 года санкционировала то, что уже свершилось в действительности. Она лишила Советы прав высшей местной власти и наделила таковой их исполнительные комитеты, которые уже полностью встроились в вертикаль государственной власти.
Наряду с этим происходила профессионализация аппарата. По данным на 1922 год получалось, что в составе волостных исполкомов было всего 3,9 % профессиональных «служащих», т. е. тех, кто был чиновником и до революции. Остальные являлись выходцами из рабоче-крестьянской массы. В 1923 году «служащих» было уже 7,7 %; в 1924/25 — 12,4 %; в 1925/26 — 16,1 %. Среди председателей волисполкомов в 1924/25 году застаем 38,4 % профессиональных чиновников, а в 1925/26 — уже 43,4 %[422]. Те же самые тенденции профессионализации аппарата наблюдались и на губернском уровне. В 1924/25 году в губисполкомах было 14,7 % старых и 75,1 % новых чиновников[423].
Еще в 1919 году Г.Бокий сообщал из Симбирска, что здесь из 3 000 зарегистрированных буржуев уже 2 500 устроилось на работу в советском аппарате[424]. Постепенно в плане борьбы с бюрократизмом и прочими злоупотреблениями аппарата сложился порядок, при котором от беспартийного, поступающего на службу в совучреждение, требовались две рекомендации от партийных товарищей. Этот порядок отнюдь не гарантировал совучреждениям добросовестные и преданные кадры. С одной стороны, рекомендации зачастую давались безответственно, в порядке кумовства, по дружбе и на ответственные должности проникали все, от «чуждых элементов» до простых разгильдяев. С другой стороны, он был удобен и для руководства, поскольку перекладывал возможную ответственность за кадры на рекомендателей. По этим соображениям, а также ввиду явного вреда такого неравенства в курсе сближения партии с беспартийными массами, Цека сочло установившийся порядок неправильным и, невзирая на возражения ГПУ, он был упразднен специальным циркуляром ЦКК летом 1925 года[425].
Процесс профессионализации госаппарата был только на благо обществу и самому аппарату, поскольку, несомненно, способствовал развитию навыков и культурного уровня бюрократии. Ибо выдвиженцы из низов к коренным порокам аппарата прибавляли еще и свои специфические качества. Выдвиженцы из низов безграмотны, сокрушались «Известия», кроме того «выдвиженчество не спасает, выдвиженцы быстро превращаются в заурядных чиновников»[426].
Новая партийно-государственная бюрократия чувствовала себя полноправной восприемницей старой верхушки общества и усваивала общие для высших слоев стандарты культуры и поведения. Иначе чем объяснить тот многозначительный факт, что в Москве 1926-го на идущую постановку «белогвардейской» пьесы Булгакова «Дни Турбиных» были неизменные аншлаги. Причем во время спектакля в зале трепетало полное сочувствие публики белому офицерству и это при том, что театральные залы были заполнены новой революционной аристократией, «комиссарской» публикой, совбурами[427]. Бюрократии, как видно, уже надоело постоянно и упорно навязываемое ей родство с рабоче-крестьянской массой, она вожделела изящества и высших образцов в своей жизни.
Глава 5
НОМЕНКЛАТУРА
Феномен партии и партийного аппарата большевиков нужно выделить из общей постановки вопроса о советской бюрократии. Между собственно партийной и ведомственной бюрократией СССР имелась существенная разница, примерно такая же, как в эпоху Империи между служилым и поместным дворянством. Четкой границы не было, но различие носило принципиальный характер, и это противоречие в среде советской элиты легло в основу многих политических коллизий периода советского коммунизма. Ведомственная бюрократия имеет в своем непосредственном управлении материальные объекты и латентное стремление к их приватизации. У бюрократии партийной ничего такого не было, объектом ее управления являлась государственная машина в целом и в том числе сама бюрократия.
Партия являлась стопроцентным порождением российской действительности и воплощением требований времени начала XX века. Ленинская партия — это «совокупный Бонапарт» русской революции, выражение ее активного, созидательного начала. Опытный функционер Ленин строил свою партию по принципу личного подбора, как группу сплоченных профессиональных революционеров, предназначенную стать его опорой в борьбе за лидерство в революционном мире. После Октября ее изначальные качества дали уникальную возможность для ленинского руководства образовать в бушующем океане революционной анархии небольшой, но надежный островок централизованной власти, который год от года рос, покоряя анархию и захватывая свою шестую часть суши. Ожесточенная борьба за власть превратила партию в «объединение работников, не знающих над собой никакого ига и никакой власти, кроме власти их собственного объединения, более сознательного… сплоченного, выдержанного авангарда», — так открыто провозглашал сам Ленин[428].
Вот такое объединение, не знающее над собой никакой власти, кроме власти узкой руководящей верхушки, стало основой государственной системы советского общества. Помимо всех своих многообразных обязанностей, партия выполняла две важнейшие функции, на которых и строилась ее политическая гегемония в обществе. Во-первых, как еще раз следует подчеркнуть, партийный союз трансформировался в особый социальный организм, подобный российскому дворянству вкупе с институтом монархии, который обеспечивал кадровый подбор, преемственность и стабильность государственной власти. Институт наследственной монархии и дворянского сословия нашел свое продолжение в постоянно воспроизводящем себя партийном устройстве, которое было призвано удалять элементы случайности и временщичества из государственного порядка. Во-вторых, руководящие органы партии приняли на себя непосредственное управление обществом, имея для оказий отличное прикрытие в виде системы советских учреждений. Это давало партийному руководству огромные мобилизационные возможности по отношению к обществу с примитивизированной социальной структурой. Бухарин по этому поводу на X съезде пропел гимн партаппарату: «Именно в том, что наша партия могла при разворотах истории в 24 часа повернуть руль всей партийной политики и своих организационных форм и методов работы, и заключается глубочайшее достоинство нашей партийной организации, заключается то, что наша партийная организация, если сравнить ее с партийным аппаратом других стран, обладает колоссальным умением приспособляться к историческим ситуациям»[429].
423
Партийные, профессиональные и кооперативные органы и госаппараты. К XVI съезду ВКП(б). М., 1930.