Совсем иную картину показало обсуждение дискуссионных вопросов в вузах. По 11 военным вузам число выступивших против резолюции Цека и письма, разосланного от имени петроградской организации, было гораздо больше. Но самым чувствительным местом для клана Зиновьева оказались вузы гражданские. Там, выражаясь языком аппарата, обнаружилась «оторванность некоторых слоев-партийцев от партии». «Выступавшие ораторы доказали, что среди студенчества имеется определенная часть, которая попала в стихию мелкобуржуазного окружения и стала обывательской, попав под влияние окружающего мещанства и дряблой интеллигентщины»[620]. По 5 вузам победила точка зрения Сапронова-Преображенского. Линия ЦК оказалась более популярной в технических вузах и университете Ленинграда.
Салтыков-Щедрин говаривал, что толпе закрыт доступ в область критической проверки рекомендуемых ей афоризмов. Лучше, когда толпа, как рабочая масса, вообще не рвется в эту область, а просто руководствуется классовым чутьем. Хуже, когда толпа имеет интеллигентскую природу и стремится проникнуть в область критического, но ей, как тоже толпе, доступны лишь только поверхностные начала. Красная интеллигенция даже в кузнице кадров партноменклатуры — из числа слушателей коммунистических университетов — оказалась не менее «дряблой», чем старая. Сказалась нестойкая, рефлектирующая природная суть субъектов умственного труда, от которой не спасало и пролетарское происхождение, и партийный билет. Еще в марте 1923 года Секретариат серьезно обратил внимание на распространение настроений «ревизионизма и упадочничества» среди комстуденчества и молодой профессуры, их уклонение от общественной и партийной работы. Повсеместно участвовавшие в дискуссии учащиеся из Москвы, приехавшие на новогодние каникулы домой, шумно выступали в духе оппозиции и разгоняли болотную тину провинциальных собраний. Группа «свердловцев», нагрянувшая в Екатеринослав, сплошь представляла оппозицию, но, несмотря на этот десант, оппозиция везде в городе потерпела фиаско[621].
Сильнейшие потрясения в ходе дискуссии испытала партийная организация Киева, в которой произошел раскол руководящего бюро, и возникла тесно спаянная и активная группа оппозиционеров из членов губкома в количестве семи человек. В самом Киеве оппозиция собрала вокруг себя приблизительно половину голосов организации. Такой высокий процент оппозиции объяснялся переходом на ее сторону большинства военных ячеек.
Оппозиция в Киеве приняла наиболее парадоксальный характер — не просто две спорящие стороны, а настоящий, почти любовный, треугольник. Оппозиционеры безусловно одобряли резолюцию ЦК-ЦКК и внешне осуждали заявление «46-ти», однако резко выступали против своего ЦК КП(б)У, который в сущности являлся проводником политики московского Центрального комитета.
Поведение киевских оппозиционеров особенно замечательно тем, что все предложенные ими резолюции начинались с поддержки постановления Политбюро от 5 декабря и фраз о доверии ЦК РКП(б), но в заключение обязательно подчеркивалось иногда несогласие, а чаще всего звучали решительные протесты в отношении ЦК КП(б)У и его мероприятий по проведению в жизнь резолюции Политбюро ЦК. Ячейки, принимавшие резолюцию оппозиции, утверждали, что деятельность ЦК КП(б)У идет вразрез с постановлением Политбюро ЦК.
Типичный пример — резолюция ячейки киевского губвоенкомата. Военные соглашались, что дискуссия приняла характер борьбы за власть по вине Преображенского и Сапронова. Военные «с тяжелым чувством» осудили даже Троцкого за противопоставление молодежи «старой гвардии» и поддержку группы, выступившей против ЦК. Они также присоединились к постановлению петроградской организации и выразили доверие Цека. Как будто бы все в этой резолюции говорило о том, что ячейка стоит на линии ЦК, если бы не следующая добавка: «Ячейка выражает свое категорическое несогласие с пунктом 1 постановления ЦК КП(б)У, идущим вразрез с постановлением Политбюро ЦК РКП».
Этот пункт преткновения, вполне выдержанный в духе партийной демократии, заключал в себе одно положение, безусловно задевающее интересы местных партийных руководителей. А именно: отменялись все ограничения по стажу, установленные местными партийными комитетами или конференциями в вопросах утверждения секретарей парткомов и ячеек, противоречащие уставу партии. Киевские оппозиционеры требовали орабочения партаппарата и переноса тяжести работы секретариатов на собрания ячеек и пленумы парткомов. Устранение того «неистовствующего бюрократизма», который каждый голос критики считает проявлением фракционности и тем самым душит партийную мысль[622].
Интересна резолюция работников самого губкома и губисполкома, в которой приветствуются решения Москвы и вместе с тем: «Общее собрание считает недопустимым всякие выступления, направленные к подрыву авторитета тов. Троцкого и одновременно выражает свое несогласие с опубликованным постановлением ЦК КП(б)У, в корне подрывающем основы резолюции Политбюро ЦК и Президиума ЦКК»[623].
В Киеве с его сложной древней историей смешались стили эпох и традиции государств. Повышенные требования местной бюрократии к стажу секретарей явилось своего рода новым местничеством, сродни занятию должностей боярами при царском дворе в зависимости от знатности рода и срока службы московскому государю. Вместе с тем наружный демократизм оппозиционеров был обращен против полномочий центральных партийных органов в отношении местных ответственных работников, которые могли бы в духе Речи Посполитой, как магнаты, не оглядываясь на Варшаву, при помощи своих гайдуков направлять в нужную сторону волеизъявление партийных масс.
Довольно резкие разногласия имели место в вятской организации на совещании местного губкома в середине декабря 1923 года. Здесь не было такого острого раскола, как в киевской организации, но оппозиция оказалась в большинстве. Обсуждались два проекта резолюции. Проект секретаря Минькова гласил то же самое, что уже наловчились говорить все оппозиционеры: дескать, собрание приветствует и одобряет резолюцию ЦК и ЦКК по внутрипартийному строительству, но далее начинались сюрпризы для ЦК. Высказывалась необходимость изменить решения августовской 1922 года партконференции, установив как всероссийские, так и уездные и губернские конференции два раза в год; установить отчетность ЦК перед нижестоящими парторганизациями также не реже двух раз в год. В резолюции еще звучало одно из главных требований оппозиции, по которому на Старой площади безошибочно отделяли овец от козлищ, своих от оппозиционеров, — требование точного определения понятий группировок и фракций. Твердую оппозиционную линию подчеркивал и тот пункт, который гласил о «действительном проведении в жизни мероприятий по внутрипартийной демократии». Резолюция Минькова прошла подавляющим большинством голосов. Резолюция, отстаивающая позицию Цека партии, собрала на совещании всего 3 голоса[624]. В вятской городской организации оппозиционеры собрали 301 голос против 102 голосов за Цека.
В вятский прорыв были брошены крупные силы. В начале января в Вятку от ЦК и ЦКК приехал А.А. Сольц. Он вежливо сказал в выступлении перед организацией, что ее резолюция «чуть-чуть пахнет фракционностью». После этого замечания, привезенная им резолюция собрала 313 голосов против 244. Цека поддерживали уезды губернии, но сам город принадлежал оппозиции. Знаменательно, что после отъезда Сольца Минькову вновь удалось на общегородском собрании провести точку зрения оппозиции. После таких «легких» побед для ЦК вопрос сводился к тому, будет ли старый, затаившийся губком реально проводить принятую резолюцию? Здесь иллюзий не было. Поэтому аппаратная мысль предусмотрительно пошла в том направлении, чтобы немедленно за 4―5 месяцев до XIII съезда не разгонять оппозиционный губком, а тщательно подобрать для ненадежных организаций новый состав работников буквально перед самым съездом.