Вот так говорили степенные люди. И еще говаривали о том, что царь велел искоренить все беззакония, поселившиеся на его необъятных землях, что он решил положить конец притеснениям, из-за которых люди срываются с обжитых мест и пускаются в путь, как перекати-поле, куда глаза глядят. Что издал царь приказ, запрещающий впредь всякую стрельбу в границах своих владений, ибо скоро так хорошо станет, что даже пограничной стражи не понадобится, ведь ее главная задача сейчас — не выпускать за границу лавину беженцев, стремящихся отсюда в Иран и Турцию. И до того дело у нас дойдет, что волк будет пастись вместе с ягнятами, а золото можно будет черпать чашами, только оно уже никому нужным не будет…
Трудно поверить, но даже среди заключенных, жизнью битых, судьбой ломаных — и здесь находились ничему не научившиеся, принимавшие все эти разговоры всерьез.
— Вот видите! — говорили они, в свою очередь, выслушав очередные россказни. — Если бы не смутьяны, которые довели нас до тюремной похлебки, мы бы сидели тихо по своим домам и безбедно дождались бы наступающих светлых дней. К чему же наши страдания? Векам приходится кланяться, говорят! Ну и что? Деды наши кланялись, дожили до седин, отцы, шеи не поотсохли. Что же мы вдруг возмутились? Лучше было жевать сухой, хлеб в собственном дому, а может, и умереть под суры корана, чем гнить здесь. К тому же теперь непонятно, попадем ли мы в рай, куда пускают только праведников, потому что,' с одной стороны, мы оказали властям неповиновение, а это грех, с другой — столько времени подряд слушаем звон колоколов, зовущий христиан к их гяурским молитвам, а это грех еще больший. Нет, и вправду мы теперь не заслужили ничего лучшего, чем то, что после смерти наши трупы не зароют, как положено, в саванах, меж плоских камней — а бросят в ров, на съедение бродячим псам…
Находились такие, что дрожали, если при них начинали толки о возможных переменах.
— Муравьев, снующих в наших лесах, и тех сосчитать можно, а армия, которой властвует русский царь — бесчисленна. Кто может с ней сразиться? Нет, надо отказаться от наших заблуждений, склонить головы и пасть ниц перед «гобунатом»[31]!..Может, «гобунат» и снизойдет к нам, ничтожным… Или спросит:
— Почему вы раньше не слушали моего веления? Придется ответить:
— Нас обманул подлый Гачаг Наби!
— Вы ему помогали? Говорите, судом всё установлено!
— Помогали…
— Хлеб с ним делили?
— Делили…
— В непогоду укрывали?
— Укрывали…
— Скрыться помогли?
— Было…
— Сборщику налогов распороли живот вилами?
— И это было…
Тут «гобунат» подымет палец вверх и скажет вкрадчиво:
— Так вы не знали, наверное, что он не бродяга? Что за ним стоит суд и царь? Не знали, что стражников душить не полагается? Что нельзя осквернять зерно, которое полагается отдать помещику? Что нельзя управляющему помещичьим имением надевать на шею веревку и волочить за телегой?
Да, находились трусы, которых мелкая дрожь била уже при одном известии о предстоящем приезде губернатора.
По-своему воспринял неожиданный слух Гаджилы Лейсан. Он не мог поверить, что губернатор примется, поглаживая бороду, рассуждать о том о сем перед заключенными. Что он будет читать нравоучения, смысл которых сведется к тому, что надо жить мирно и каждому заниматься своим делом — вам торговать, пахать и лепить горшки, мне — следить за порядком. Он знал, что губернатор не вспомнит вдруг старую заповедь: «Тому, кто внизу, свойственно ошибаться, а тому, кто стоит над ним, свойственно прощать!» Короче, на губернатора Гаджилы Лейсан не надеялся. Он понимал, что спасение его может прийти только от руки Гачага Наби. Тем более, что тюремное начальство приняло Гаджилы за связного гачагов, и он впал в немилость, даже лишился обычных передач с воли. Кроме того, он понимал, что не такой человек Ало-оглы, чтобы не попытаться выручить свою подругу. Сомневаться не приходилось, не сегодня завтра Наби окажется здесь, в каземате. Вот тогда нужно изловчиться и проскочить, пока не закроется дверь, открытая Гачагом Наби для прекрасной Хаджар… Надо бежать и просить Гачага, чтобы тот и впрямь принял под свою могучую руку — и остаток дней уже провести в его стане… А если придется принять смерть — то пусть это будет среди своих, и, даст аллах, может успеет Гаджилы Лейсан сделать что-нибудь такое, что его имя упомянут в одном баяты с именем Наби, и потомки будут гордиться этим несколько колен подряд.