Она тоже что-то собиралась сказать, так и не сказала. Не рискнула, кажется.
Но я рискнул. Внутренне запинаясь, а так внешне бойко спросил:
— Как тебя звать-то?
— Гузель, — ответила она.
На русский язык это имя одним словом никак не переведешь. «Гузель» можно перевести как и прекрасная, как и волшебная, как и изумительная, как и лучезарная, как и великолепная. Одним словом, штук десять слов потребуется, чтобы одно имя Гузель получилось.
С этим и ушла. Впрочем, один раз оглянулась, точно желая удостовериться, стою я по-прежнему возле главных ворот или нет. Я, конечно, стоял. Я бы и побежал за ней, если бы за мной не стояла колония».
Прошло четыре дня с тех пор, как старшие колонисты во главе с Дмитриевым оставили Уфу. Саша несколько раз вспоминал разговор перед отъездом в кабинете начальника колонии. Исмагил Ибрагимович, указав на участок, находившийся в верховье Кара-Идели, почти на границе с Свердловской областью, сказал:
— Нам выделили участок возле устья реки Ай. Он по-башкирски называется Ак-Урман, что означает Белый лес. Как мне сообщили специалисты, на этом участке прекрасный лес. И места эти очень красивы. Достаточно сказать, что название реки Ай в переводе на русский язык обозначает Луна. Итак, вы едете в Лунную долину. Природа в горах сурова, стоят большие морозы, снега много...
У всех ребят, стоявших в кабинете, загорелись глаза. Они уже рисовали в своем воображении разные заманчивые картины и романтические истории... Добровольцы с затаенным дыханием слушали Бурнашева.
От станции им пришлось шагать пешком. Груз пришлось оставить на товарном складе. С собой взяли лишь самое необходимое.
К исходу дня они добрались до опушки леса. И вот тут перед ними открылась сказочная картина: казалось, что кто-то очень щедрый окутал весь лес в одну паранджу, белую-белую...
Узкая тропка привела их к домику лесника. Дмитриев сразу оценил: живет добротный хозяин, знающий толк в хозяйстве. Все постройки из первосортной сосны.
Никто их не встретил. Даже дворняжка не залаяла.
— Мне не нравится такое молчание, — проговорил Дмитриев, кивнув в сторону домика. — Если я не ошибаюсь, мы все-таки у цели. Вы тут меня подождите.
Колонистов все еще никто не приглашал в уютный домик. А мороз знал свое дело, крепчал. Волей-неволей заставлял он пританцовывать.
— Митьке лафа, — пошутил Саша. — Он тут наглотается своего кислорода лет на сорок вперед.
— Тебе тоже, пожалуй, кое-что перепадет, если придется жить в шалашах, — съязвил Митька Кислород. — Что скажешь, если вот Дмитриев выйдет на крыльцо и брякнет: «Припасайте побольше сосновых веток и пока располагайтесь кто как может». Никуда не денешься, обратно на станцию не пойдешь.
Усталым колонистам такая перспектива не особенно понравилась. Кое-кто просто на глазах скис. Поневоле загрустишь, вспомнив чистые постели, сытые обеды тети Тани, вечера, проводимые в клубе.
Вот не спеша вышел Дмитриев. Все уставились на него, ожидая, что он скажет.
— Ступайте в избушку, — пригласил он.
Озябшие колонисты гурьбой бросились на крыльцо.
В первой половине, наверное, никто не жил. Тут они и поскидали с себя вещевые мешки, топоры и пилы. Лишь освободившись от лишнего груза, они просунули головы в дверь, ведущую в «хозяйскую» половину.
Тут им в глаза бросился сам хозяин. Он лежал на хаке [2] между окнами как-то поперек. У его изголовья сидел мальчик лет десяти. Оба большеглазые, оба чернявые.
— Ну, чего приперлись в лес? — спросил лесник, наверное, продолжая разговор с Дмитриевым, прерванный появлением колонистов.
«В его словах не чувствуется особой любезности, — подумал про себя Саша. — А мог бы показать себя более гостеприимным и дружелюбным, все-таки мы трудиться приехали...»
— Это — постановление правительства. А это — письмо начальника колонии, — пояснил Дмитриев, передавая запечатанные конверты.
Лесник даже не удосужился их прочитать.
— Да что вы, мальчишки, понимаете в лесе? — расшумелся бородач. — Немедленно собирайтесь и уезжайте обратно. Тут не выдерживают даже куда более закаленные мужики.
Ребята, ошарашенные таким приемом, не знали, что и думать.
— Вы чего расшумелись, товарищ лесник? — спокойно проговорил Дмитриев. — Ведь мы не ради этого сюда приехали.
Мальчишка, который сидел у изголовья отца, вдруг сказал:
— Его покалечил медведь...
Не слушая сына и будто игнорируя его слова, бородач проговорил: