— Спасибо.
Эдди подождал, пока Лоренс и Натан обменяются торжественным рукопожатием.
— Доброй ночи, — пожелал Лоренс. — Хорошая была драка.
— Угу, — согласился Натан.
Братья пошли назад, по душистому полю клевера, разукрашенному вечерними тенями. Половину пути они прошагали в молчании, молчании равных, сильных мужчин, общавшихся на языке, куда более красноречивом, чем любые слова. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было позвякивание мелочи в кармане Эдди.
Внезапно Эдди остановил Лоренса.
— Может, туда? — предложил он, указывая направо.
— Но дом в другой стороне, Эдди.
— Знаю. Давай пойдем в город. Раздобудем мороженого с содовой, — объявил Эдди. — Клубничного мороженого с содовой.
Монумент
— Не нужно мне его фирменного виски, — твердо заявил Макмахон. Дунул в стакан, тщательно протер его. — Есть у меня мнение насчет его фирменного виски.
На лице мистера Гриммета, сидевшего у стойки на высоком стуле, отразилась печаль, а Тезинг пожал плечами, как коммивояжер, не проигравший стычку, но изменивший позицию, чтобы перейти в новую атаку. Макмахон взял другой стакан в свои чистые мягкие руки бармена, вытер, и его лицо под поблескивающей сквозь прилизанные волосы лысиной оставалось строгим и решительным. Кроме них троих, в баре, расположенном в ближайшей ко входу части ресторана, никого не было.
Обычное дело для трех часов пополудни. В дальнем углу спорили трое официантов. В три часа они ежедневно кучковались там и спорили.
— Фашизм, — говорил один официант, — генеральная репетиция перед открытием большого кладбища.
— Ты это где-то вычитал, — ответил ему второй.
— Да, — согласился первый, — где-то вычитал.
— Итальянец, — сказал третий первому. — Ты — еще один паршивый итальянец.
Мистер Гриммет обернулся, крикнул официантам:
— Пожалуйста, такие дискуссии приберегите для дома. Это ресторан, а не «Мэдисон-Сквер-Гарден»!
И вновь уставился на Макмахона, протирающего стаканы. Трое официантов ответили одинаково ненавидящими взглядами.
— Многие лучшие бары города, — вкрадчиво заговорил Тезинг, — продают наше фирменное виски.
— Многим лучшим барам города, — Макмахон с силой нажимал на полотенце, — следовало бы теперь называться конюшней.
— Забавно. — Тезинг очень естественно рассмеялся. — Забавный он парень, не так ли, мистер Гриммет?
— Билли, — мистер Гриммет наклонился вперед, не обращая внимания на Тезинга, — прислушайся к голосу здравого смысла. Когда речь заходит о напитках, которые надо смешивать, никто не сможет сказать, сколько ты заплатил за ржаное виски. В этом особая прелесть коктейлей.
Макмахон молчал. Только на щеках и лысине прибавилось красноты, а стаканы на полках недовольно задребезжали, когда он с силой поставил туда очередной. Невысокий, крепко сбитый толстячок, он царил за стойкой, и, наблюдая за его движениями, можно было легко понять, весел он, зол или встревожен. Обуревавшие его чувства проявлялись и в манере смешивать напитки, и в движениях протирающих стаканы рук. Сейчас он определенно злился, и мистер Гриммет это видел. Ссориться мистеру Гриммету не хотелось, но речь шла о возможности сэкономить приличные деньги. Он обратился к Тезингу:
— Скажи мне правду, Тезинг. Ваше фирменное виски — дерьмо?
— Ну, — уклончиво начал Тезинг, — многим оно очень даже нравится. Для купажированных продуктов у него отменное качество.
— Купажированная олифа, — сообщил Макмахон полкам со стаканами. — Тщательно смешанный проявитель.
Тезинг рассмеялся тем смехом, что он брал на вооружение с девяти утра до шести вечера.
— Остроумный у вас бармен, мистер Гриммет.
Макмахон развернулся к нему, набычился.
— Я это серьезно, — тут же добавил Тезинг. — Без всяких шуток.
Макмахон начал насвистывать арию тенора из «Паяцев». Смотрел в потолок, протирал стакан и насвистывал. Мистера Гриммета охватило желание незамедлительно уволить его, но он вспомнил, что такое желание появлялось у него как минимум дважды в месяц.
— Пожалуйста, перестань свистеть, — вежливо попросил он. — Мы обсуждаем деловой вопрос.
Макмахон перестал свистеть, но желание уволить его у мистера Гриммета не пропало.
— Времена сейчас суровые. — Мистер Гриммет ненавидел себя за то, что ему приходится прибегать к подобной тактике в разговоре с наемным работником. — Не забывай, Макмахон, Кулиджа[5] в Белом доме уже нет. Наверное, я последний, кто готов поступиться качеством, но мы должны получать прибыль, а на дворе 1938 год.