Но именно мандельштамовская судьба — этот, по выражению А. К. Гладкова, «фокус времени», — направленная, словно световой луч, на все эти судьбы, собрала их в единый и благодарный пучок и наполнила особым смыслом и содержанием.
Благодарю всех тех, кто оказывал мне постоянную, разнообразную и систематическую помощь при работе над этой темой, — Николая Поболя, Габриэля Суперфина, Сергея Василенко, Леонида Видгофа, Бориса Фрезинского, Валерия Есипова, Валерия Маркова, Дмитрия Зубарева, Никиту Петрова, Александра Гурьянова, Владимира Коротаева, Лию Штанько, Сергея Мироненко, Ларису Роговую, Диамару Нодия, Дину Нохотович, Василия Христофорова, Олега Матвеева, Наталью Ваякину, Галину Злобину и Анатолия Разумова.
В иллюстрировании и оформлении книги использованы материалы Российского государственного военного архива, Файерстоунской библиотеки Принстонского университета, Центрального архива МВД, Центрального архива ФСБ, Мандельштамовского общества, собрания Е. Голубовского и В. Маркова, семейных архивов М. Лесмана, Д. Маторина, И. Милютина, П. Митурича, Ю. Моисеенко, М. Рабиновича, М. Смородкина, Б. Фрезинского и К. Хитрова. За помощь в подборе иллюстративного ряда благодарю А. Дунаевского, А. Калачинского, Н. Князеву, Р. Либерова, Э. Рабиновича и О. Рубинчик.
Между ссылкой и тюрьмой: последний свободный год
ПОСЛЕ ВОРОНЕЖА
Москва: режим и зажим
…16 мая 1937 года истекал трехлетний срок воронежской ссылки Мандельштама.
Как-то оно будет дальше? Продлят ссылку или не продлят?[7] Отпустят или не отпустят?..
С тревогой в душе шли О. Э. и Н. Я. в здание областного управления НКВД на Володарского, 39, где находилась и приемная комендатуры. Будучи в Воронеже, Мандельштам сюда практически не заглядывал: сталинское «чудо о Мандельштаме» избавило его и от «прикрепления», то есть от необходимости отмечаться здесь с месячной или какой-то иной заданной частотой.
Идти было недалеко — проулками по кромке косогора по-над рекой Воронеж. Очередь в приемной к окошку совсем никакая — с полтора десятка мрачных интеллигентов. Почему? Объяснение пришло быстро: времена изменились, и высылками и ссылками НКВД больше не пробавлялся. Из следственной тюрьмы дорога вела уже не в губернские города и даже не в ссылочную глухомань, а прямо в лагеря или на смерть.
Самое верное, на что можно было рассчитывать, это на отсутствие ответа, на что-то вроде «Ваших бумаг нет, приходите завтра или через неделю». Но рука из окошка протянула Мандельштаму бумажку, справку по форме № 13, где черным по белому стояло:
«Настоящая справка выдана для представления в Управление (Отдел, Отделение) РК Милиции по месту избранного жительства для прописки. / Справка действительна при предъявлении паспорта и при прописке оставляется в соответствующем Управлении (Отделе, Отделении) Милиции»
Перечитав, О. М. «ахнул» и даже бросился назад переспрашивать: «Значит, я могу ехать куда хочу?» Но дежурный рявкнул, не отвечая, и недоумевающий счастливец отошел, словно боясь утерять в счет ответа, если бы он был дан, толику своего счастья.
…Начались предотъездные хлопоты. В тот же день Надежда Яковлевна завершила переписывать для Наташи Штемпель «Наташину книгу», а Осип Эмильевич подарил ей «Шум времени» с надписью: «Милой, хорошей Наташе от автора. В. 16/V-37 г.»[8].
Еще как минимум неделя ушла на «ликвидацию воронежской оседлости». Скарб распродали и раздарили, но всё равно осталась груда вещей, на которые троица — поэт, его жена и его теща — однажды уселись на воронежском вокзале в ожидании поезда. В кармане мандельштамовского пиджака веером разлеглись три небольшие картонки — плацкарты на Москву[9]. А на следующее утро та же троица, передавая друг другу корзинки, узлы и чемоданы, вылезла уже на столичную платформу.
Везение, однако, продолжилось и в Москве. Ни Костарева, ни его жены и ребенка, ни даже его вещей в квартире не было: короткая записка на столе извещала о том, что всё это откочевало на дачу.
8
9
Прямых поездов Москва — Воронеж в 1930-е гг. не было, было два проходящих пассажирских — № 42 и 44, шедших до Москвы, соответственно, 18 часов и 15 минут и 16 часов и 44 минуты (сообщено А. Никольским).