Выбрать главу
Люблю разъезды скворчащих трамваев,И астраханскую икру асфальта,Накрытую соломенной рогожей,Напоминающей корзинку асти,И страусовы перья арматурыВ начале стройки ленинских домов.

Одним из подтекстов этих строк и всего стихотворения в целом, возможно, послужила малоизвестная «Москва» (1920–1923) Мандельштамовского знакомца Филиппа Вермеля:

На площадях, на улицах кипеньеНарода напряженней, чем когда—то.Гудит трамвай. Впервые прошлым летомВ котлах асфальт варился, малярыРаботали на обветшалых крышах.
Как грязно, жалко все кругом, – но скороНа месте пустырей домов громадыВоздвигнутся, преображая видРаскинувшейся широко столицы.
Как я люблю толкаться среди шумаПо улицам кривым, холмистым, скользким.Мороз крепчает, градусов пятнадцать, —Стоит на небе красный тусклый шар,И я впиваю тусклое блистаньеИ новой жизни свежее дыханье.[564]

Тем сильнее бросается в глаза (отсутствующий в стихотворении Вермеля) Мандельштамовский эпитет «ленинских» при определяемом слове «домов». Тема ударного жилищного строительства в Москве – одна из основных для столичной прессы мая – сентября 1931 года.[565] Более того, можно осторожно предположить, что не только к зрительным впечатлениям, как у Вермеля, но и к актуальному газетному контексту восходят Мандельштамовские строки об асфальте. Выбор асфальта вместо булыжника в качестве основного покрытия для московских улиц широко обсуждался и приветствовался в средствах массовой информации того времени. На первой странице «Вечерней Москвы» от 28 мая 1931 года появилась большая подборка материалов «Строительство жилищ и мостовых – под рабочий контроль. Москву булыжную превратим в Москву асфальтированную». Номер от 15 июня открывался ликующей передовицей «25 июня начинается постройка новых асфальтно—бетонных мостовых». А на третьей странице «Известий» за это же число была помещена «проблемная» статья Эмиля Цейтлина «Асфальт или брусчатка?». Также Мандельштамовские строки об асфальте и о «начале стройки ленинских домов» без особой натяжки могут быть сопоставлены со следующим фрагментом июньского репортажа Владимира Зыбина «На улицах Москвы»: «Горячая, тягучая масса асфальта переливается из большого котла в десятки маленьких. <…> Пройдитесь сейчас по московским улицам. На них тысячами квадратиков брусчатки, дымящимися асфальтовыми котлами… <…> выполняется великая задача создания образцовой столицы трудящихся СССР».[566] Процитируем еще строку из газетного стихотворения Владимира Луговского «Москва» (сентябрь 1931 года): «Асфальт лей! Старую дрянь сметай и гони!»[567]

Новая и амбивалентная по отношению к советской действительности гражданская позиция Мандельштама – хочу быть честным / хочу быть понятым и принятым – со всей отчетливостью была обозначена в заключительных строках стихотворения «Еще далёко мне до патриарха…»:

И до чего хочу я разыграться —Разговориться – выговорить правду —Послать хандру к туману, к бесу, к ляду, —Взять за руку кого—нибудь: будь ласков, —Сказать ему, – нам по пути с тобой…

Сходным настроением окрашено большинство летних московских стихотворений Мандельштама 1931 года. Так, «отрывок из уничтоженных стихов» «Уж я люблю московские законы…» (6 июня 1931 года) завершается беспощадной и отважной констатацией: «В Москве черемухи да телефоны, / И казнями там имениты дни». Зато в стихотворении «Сегодня можно снять декалькомании…» (25 июня – август 1931 года) находим строки, защищающие советскую Москву от неких загадочных «белогвардейцев»:

Река Москва в четырехтрубном дыме,И перед нами весь раскрытый город —Купальщики—заводы и сады Замоскворецкие.Не так ли, Откинув палисандровую крышкуОгромного концертного рояля,Мы проникаем в звучное нутро?Белогвардейцы, вы его видали?Рояль Москвы слыхали? Гули—гули!

Возможный проясняющий подтекст этих строк – июньская известинская заметка Л. Кайта, аукнувшаяся на мартовский московский процесс «Союза бюро РСДРП (меньшевиков)». Вот текст этой заметки: «БЕРЛИН. 29 июня (По телеграфу). При большом стечении белогвардейцев сегодня происходил судебный процесс, возбужденный Абрамовичем против редакции „Бельм ам абенд“. Поводом к этому процессу послужил отчет газеты о беседе Абрамовича с германскими и иностранными журналистами, имевшей место в помещении редакции „Форвертс“ в связи с процессом меньшевиков в Москве. Как известно, эта беседа кончилась большим конфузом для меньшевиков. Редактор „Бельм ам абенд“ Герлах, которого никак нельзя заподозрить в симпатии к СССР, во время беседы спросил Абрамовича, почему он не обратился в Москву с ходатайством вызвать его в суд для очной ставки с Громаном и другими, чтобы иметь возможность опровергнуть их утверждения о его нелегальном пребывании в Москве. Абрамович был весьма смущен этим вопросом и уклонился от прямого ответа указанием, что „его жизнь подверглась бы в Москве опасности, так как можно—де инсценировать несчастный случай, чтобы избавиться от противника“. Это бесстыдное заявление Абрамовича „Бельм ам абенд“ квалифицировала как „подлую и клеветническую отговорку“. <…> Суд отклонил жалобу Абрамовича».[568] Помещенный в такой контекст Мандельштамовский вопрос: «Белогвардейцы, вы его видали'! / Рояль Москвы слыхали?» – звучал весьма актуально.

Не только это, но и многие другие сиюминутные обстоятельства нашли свое отражение в июньских московских стихах Мандельштама. В частности, третья строфа из написанного 7 июня 1931 года, в воскресенье, стихотворения «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем…»:

Держу в уме, что нынче тридцать первыйПрекрасный год в черемухах цветет,Что возмужали дождевые червиИ вся Москва на яликах плывет, —

с метеорологической точностью изображает дождливую июньскую столицу 1931 года. «Завтра ожидаются проходящие дожди», – информировали читателей синоптики в «Вечерней Москве» 5 июня.[569]

Между тем жить Мандельштаму было по—прежнему негде, так что они с женой кочевали по Москве от одних сердобольных знакомых к другим: июнь поэт провел на Большой Полянке в квартире юриста Цезаря Рысса, осенью он жил в комнате на Покровке, а в конце года Мандельштамы воссоединились в доме отдыха «Болшево» под Москвой (здесь поэт начал учить итальянский язык). «С января 31–го года по январь 32–го, то есть в течение года, бездомного человека, не имеющего нигде никакой площади, держали на улице. За это время роздали сотни квартир и комнат, улучшая жилищные условия других писателей», – горестно сетовал Мандельштам в письме партийному деятелю, редактору И. М. Тройскому (IV: 146).

«Он опускался страстно, самый этот процесс был для него активным действом. Становился неузнаваем: седеющая щетина на дряблых щеках, глубокие складки—морщины под глазами, мятый воротничок», – вспоминала Эмма Герштейн.[570] А ведь еще не так давно Мандельштам, если верить А. И. Глухову—Щуринскому, отчитывал молодых сотрудников «Московского комсомольца» за «неряшливость в туалете»: он «даже выговаривал некоторым за нечистые воротнички сорочек, за немытые шеи, грязь под ногтями».[571]

вернуться

564

См.: Вермель Ф. Ковш. М., 1997. С. 30. На пушкинский подтекст («Какая ночь! Мороз трескучий…») в обоих стихотворениях мое внимание было любезно обращено Н. Н. Мазур.

вернуться

565

Приведем здесь краткую и заведомо неполную выборку соответствующих газетных материалов: Жилищное и дорожное строительство в Москве (На пленуме московского совета К и КД). [Редакционная заметка]//Известия. 1931. 30 мая. С. 4; Среберк Н. Рабочие кадры для строительства//Известия. 1931. 7 июня. С. 3; Студенты – на ударную стройку. [Редакционная заметка] //Известия. 1931. 9 июня. С. 4; Больше цемента, больше кирпича. [Редакционная заметка]//Правда. 1931. 2 июля. С. 1; Кузьмин К. Улицы многоэтажных домов // Вечерняя Москва. 1931. 19 сентября. С. 1.

вернуться

566

Зыбин В. На улицах Москвы // Вечерняя Москва. 1931. 27 июня. С. 2.

вернуться

567

Вечерняя Москва. 1931. 19 сентября. С. 1.

вернуться

568

Кайт Л. Отголоски процесса меньшевиков // Известия. 1931. 30 июня. С. 1.

вернуться

569

Вечерняя Москва. 1931. 5 июня. С. 1. К четвергу, 25 июня 1931 года, которым датировано начало работы Мандельштама над стихотворением «Сегодня можно снять декалькомании…», погода исправилась. См. сообщение синоптиков в «Вечерней Москве»: «Сегодня ночью в Москве было 10 градусов тепла, в 7 час<ов> 18 градусов, в 11 час<ов> 24 градуса» (Вечерняя Москва. 1931. 25 июня. С. 1). И эта смена погоды нашла отражение в манделынтамовском стихотворении: «Какое лето! Молодых рабочих / Татарские сверкающие спины» [213].

вернуться

570

Герштейн Э. Мемуары. С. 26.

вернуться

571

Глухов—Щуринский А. О. Э. Мандельштам и молодежь. С. 22.