Видный советский историк генерал-лейтенант П. А. Жилин в своей книге «Как фашистская Германия готовила нападение на Советский Союз» пишет: «Все, кто присутствовал 5 мая 1941 года в Большом Кремлевском дворце на торжественном собрании, посвященном выпуску командиров, окончивших военные академии, помнят выступление на нем И. В. Сталина, говорившего о чрезвычайной сложности международной обстановки, о том, что возможны всякие неожиданности. Он призывал военных повысить бдительность, усилить боеготовность войск, держать порох сухим. Речь И. В. Сталина продолжалась около 40 минут. Тогда он довольно определенно заявил, что с Германией воевать придется»[375].
...В Берлине нервничали. Иозеф Геббельс записал 19 июня, что, по его мнению, «в России догадались о смысле событий». Да этого и невозможно было избежать. Действительно, к тому времени даже в ОКВ решили, что сосредоточение скрывать невозможно. В частности, тому же М. А. Воронцову сообщили, что Германия вынуждена задержать выполнение поставок орудий главного калибра для достраивавшегося па Балтийской верфи крейсера «Лютцов», купленного СССР у Германии. Воронцова принял уже не Шнивинд, а сам гросс-адмирал Редер, который стал уверять нашего атташе, что орудия, увы, нужны самой Германии и заказ будет выполнен при первой возможности, скорее всего через четыре месяца.
Об этой беседе Воронцов немедленно сообщил в Москву народному комиссару военно-морского флота Н. Г Кузнецову.
— Я хорошо помню этот доклад, — вспоминает Н. Г Кузнецов. — Это был не первый сигнал о том, что немцы саботируют выполнение наших заказов и одновременно эвакуируют немецких специалистов, работавших на «Лютцове». Эти сведения были доложены правительству. И. В. Сталин, выслушав доклад, констатировал, что немцы нарушают договор...
Тем активнее осуществлялась дезинформационная акция, которая была запланирована ОКВ. Она состояла из нескольких составных элементов: дипломатических, пропагандистских и чисто военных. Дипломатические представительства Германии были обязаны всеми силами поддерживать в соответствующих странах впечатление, что Германия продолжает оставаться верной пакту 1939 года; пропаганда направляла свой огонь против Англии, а военное сосредоточение на Востоке маскировалось под «отвлекающее мероприятие», которое якобы должно предшествовать вторжению в Англию. В частности, среди солдат тех соединений, которые перебрасывались на Восток, распространялись слухи, будто части вермахта будут пропущены через советскую территорию для операции против Индии. В свою очередь вся документация «Барбароссы» была причислена к высшей степени секретности. Все было поставлено на службу главной цели — обеспечить успех нападения на Советский Союз.
Той же цели были подчинены и военные операции, проведенные в начале 1941 года, — нападение на Грецию и Югославию. Сейчас по этому поводу некоторые западногерманские историки заявляют, что военные действия на Балканах «помешали» успеху операции «Барбаросса». Так ли это? Этот вопрос специально исследовало Военно-историческое ведомство ФРГ во Фрейбурге, и оно пришло к таким выводам:
а) отвлечение войск на Балканы не мешало сосредоточению на Востоке, и те соединения, которые «опаздывали», могли подойти позже — особенно если учесть, что южный фланг не выполнял решающих задач;
б) отсрочка до 22 июня 1941 года была вызвана в первую очередь климатическими условиями, так как генштаб ждал, пока высохнут поймы рек: весна 1941 года была затяжной, особенно в Белоруссии;
в) генштаб ждал окончания сосредоточения войск Финляндии и Румынии;
г) наконец, в то время генштаб был далек от мысли, что несколько недель могут чему-либо помешать: ведь весь восточный поход был рассчитан на несколько месяцев![376]
Последние минуты
18 июня 1941 года в резиденции рейхсфюрера СС на берлинской Принц-Альбрехт-штрассе произошла такая сцена.
На прием к главарю СС был приглашен Эдвин Эрих Двингер — любимый в нацистских кругах писатель, оберштурмбанфюрер СС и «специалист по русскому вопросу». Знакомство Двингера с Россией состояло в том, что, попав в русский плен в годы первой мировой войны, он наблюдал события Октябрьской революции и принимал участие в борьбе против нее в рядах белогвардейских банд в Сибири.
Когда Двингер появился в кабинете, Гиммлер обратился к нему с такой напыщенной тирадой:
— Я пригласил вас сюда для того, чтобы поставить вас в известность о следующем. Вы являетесь одним из немногих немцев, которые принимали участие в событиях большевистской революции в России в самом ее начале. Поэтому вам, как летописцу нашего времени, я хочу предоставить возможность присутствовать при ликвидации большевистской революции. Но для этого вы будете занимать особое место. Я решил сделать вас моим личным референтом по восточным вопросам в моем штабе! Слава богу, вы крепкий человек, и я это знаю из ваших книг. Нам нужны такие люди, ибо мы не будем играть в бирюльки. Нам не обойтись без того, чтобы уничтожить примерно три миллиона членов коммунистической партии...
Весьма польщенный предложением рейхсфюрера СС, Двингер попросил лишь небольшой отсрочки: он хотел начало войны провести вместе со своим другом генералом Гудерианом в штабе одной из танковых дивизий. Гиммлер не возражал:
— Если вам так хочется, будет по-вашему. Решим так: вы переходите ко мне в Москве, то есть через шесть недель.
— Через шесть недель?
Гиммлер был явно недоволен тем, что в его словах усомнились:
— Что, вы этому не верите? Будьте спокойны, об этом мне сказал сам фюрер! Не позднее 4 августа мы будем находиться в Москве, ибо это государство рассыплется, как карточный домик[377].
21 июня примерно та же сцена повторилась рядом с Принц-Альбрехт-штрассе — в здании министерства иностранных дел. Там Риббентроп собрал высших чиновников своего ведомства. Его инструктаж был краток:
— Фюрер заверил меня, что вермахт разгромит Советский Союз за 8 недель...[378]
Сроки, названные Гиммлером и Риббентропом, соответствовали общему убеждению, господствовавшему в имперской канцелярии. Правда, когда летом 1940 года Гитлер в первый раз давал Браухичу общие указания о разработке «Барбароссы», то он не оговаривал сроков.
31 августа 1940 года фюрер говорил: «5 месяцев на проведение»[379]. В разработках генштаба были названы такие сроки:
у Эриха Маркса — 9 — 17 недель[380],
у Зоденштерна — до 16 недель[381],
у Паулюса — 8 — 10 недель[382].
Чиано свидетельствовал, что «немцы думают, что все будет кончено за 8 недель»[383], а Браухич считал, что война продлится 6 — 8 недель[384]. Таким образом, Риббентроп не занимался «пропагандой», он только повторил данные генштаба. Остается лишь заметить, что и эта цифра вскоре была сокращена. Гитлер (в беседе с фон Боком) сказал, что война продлится только 6 недель, а Йодль говорил даже о 3 неделях![385] Сегодня все это звучит почти анекдотически, почти невероятно. Но любимым изречением Гитлера, в котором сосредоточилась вся нацистская премудрость, была фраза: «Нет ничего невозможного...».
...Трудно писать о войнах, когда они еще не начались.
Но и не так уж легко писать о них, когда они кончились. Не все так просто раскладывается по историческим полочкам, как это можно было предполагать. Старинная поговорка гласит, что победителей не судят. Кстати, именно на это рассчитывал Адольф Гитлер. Он так и говорил:
— Правдой или неправдой, но мы должны победить. Это единственный путь, он верен морально и в силу необходимости. А когда мы победим, кто спросит нас о методе? У нас и без того так много на совести, что мы должны победить![386]
375
П. Жилин, Как фашистская Германия готовила нападение на Советский Союз, М., 1966, стр. 223 — 224.