Наиболее отчетливо сформулировал эту позицию Адольф Хойзингер. Он избрал поводом для подобного военно-исторического открытия публикацию в Западной Германии капитального исследования Андреаса Хильгрубера «Стратегия Гитлера в 1940 — 1941 годах». Хильгрубер принадлежит к новому поколению историков ~РГ. Представители этой школы выгодно отличаются от своих предшественников знанием материала, умением собрать источники, разработать их. Ни Хильгрубер, ни его коллега Якобсен, которого я не раз цитировал, не являются 100процентными адвокатами вермахта: они признают преступный характер нападения на Советский Союз, они разоблачают легенду о якобы превентивном характере войны; наконец, Якобсен недвусмысленно указывает, что операцию «Барбаросса» нельзя было выиграть. Но, очевидно, Хойзингеру была важна не столько позиция Хильгрубера, сколько своя собственная точка зрения. На страницах журнала «Шпигель» генерал выступил с рецензией на исследование Хильгрубера, озаглавленной «Последний шанс был упущен». В ней он писал: «После того как Гитлер в августе 1941 года решил приостановить наступление на Москву, последний шанс выиграть эту войну был упущен» [курсив мой. — Л. Б.][389].
Почему я вижу принципиальный смысл в этой короткой фразе? Дело в том, что генерал Хойзингер не одинок в этом утверждении. Примерно такую же точку зрения высказывал в своих послевоенных мемуарах Гальдер, такого же мнения придерживается видный историк ФРГ Вальтер Гёрлиц и многие другие. Действительно, мог ли вермахт выиграть русскую кампанию, если бы в августе 1941 года было принято иное решение?
Мы уже несколько раз исследовали гипотетические возможности, попытаемся и на сей раз предложить тот же метод для анализа ситуации августа 1941 года, Что случилось бы, если бы в августе 1941 года группа армий «Центр», состоявшая из двух полевых и двух танковых армий, не прекратила своего движения на Москву? Этот вопрос я задал человеку, который мог считаться большим авторитетом по этому вопросу: Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков знает войну не по историческим трактатам, а по собственному опыту. День 22 июня. 1941 года застал Г. К, Жукова на посту начальника Генерального штаба Красной Армии. Первый месяц войны он продолжал оставаться на посту начальника Генерального штаба, затем был переброшен на Ленинградский фронт, где командовал первыми этапами героического Ленинградского сражения, а в октябре 1941 года стал командующим Западным фронтом.
— Что было бы, если бы немецкие войска в августе продолжили наступление на Москву? — повторил он мой вопрос и задумался. Затем сказал:
— На этот вопрос ответить не так просто. Тут было много привходящих, особых обстоятельств — как для нас, так и для противника. Как известно, по ряду причин война началась для нас в неблагоприятных условиях. Советские войска приграничных военных округов вынуждены были отступать, неся большие потери. Однако в июле советским фронтам все же удалось организовать оборону и на ряде участков нанести серьезное поражение противнику. В результате в августе у немецкого командования уже не было сил и средств для одновременного наступления на всех стратегических направлениях. Советское же командование продолжало наращивать силы своей обороны, перебрасывая резервы из глубины страны.
— Как в то время оценивались намерения противника? — спросил я у маршала.
— В то время господствовало мнение, что немцы продолжат наступление на Москву. Лишь позднее нам стало известно, что главное командование немецких войск серьезно беспокоила обстановка на Украине, где группа армий «Юг» не смогла сломить оборону советских войск. Над группой армий «Центр» нависла серьезная опасность флангового удара со стороны войск наших Центрального и Юго-Западного фронтов. В это же время немецкие войска, встретив упорное сопротивление в районе Луги, не только не смогли прорвать оборону на Ленинградском направлении, но и получили сильный контрудар в районе озера Ильмень. Для противодействия нашему удару и для усиления группы армий «Север» немецкому командованию пришлось спешно перебросить из района Смоленска 39й танковый корпус, что ослабило немецкие силы, действовавшие на Центральном направлении. Вынужденный поворот 2-й танковой группы и 2-й армии на юг и юго-восток, а также начавшиеся наступательные операции Резервного фронта (в районе Ельни} и Западного фронта (в направлении Духовщины) вынудили и группу армий «Центр» перейти к обороне и временно отказаться от наступления на Москву.
Резюмируя, Г К. Жуков убежденно заявил:
Взять Москву с ходу, как об этом помышляли некоторые гитлеровские генералы, немецкие войска в августе не могли. А в случае наступления могли оказаться в более тяжелом положении, чем оказались под Москвой в ноябре — декабре 1941 года! Ведь помимо того, что группа армий «Центр» натолкнулась на ожесточенное сопротивление наших войск непосредственно на подступах к столице, она могла еще H получить сильный контрудар со стороны наших войск Юго-Западного направления. Поэтому все попытки немецких генералов и некоторых западных военных историков переложить вину за поражение под Москвой на Гитлера так же несостоятельны, как и вся немецкая военно-политическая стратегия...
Следующим, кого я попросил высказать свое мнение по поводу концепции Хойзингера, был ныне покойный Маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский. Он провел на фронтах войны все ее годы, пережил горечь поражений первых месяцев, был участником решающих переломных событий под Москвой. С его именем связаны блестящие победы советской стратегии под Сталинградом и на полях Белоруссии. Константин Константинович Рокоссовский заметил:
— По-моему, это совершенно несерьезная и несолидная постановка вопроса. Как можно говорить о продолжении наступления на Москву, когда, с одной стороны, тылы немецких войск были так растянуты, а с другой — на флангах ударной группировки была столь мощная советская группа войск?
Я спросил:
— Вы, кажется, были в то время под Смоленском? Маршал ответил:
— Да, я 12 июля 1941 года прибыл под Смоленск с Юго-Западного фронта и с тех пор находился на Западном направлении. Положение советских войск было очень сложным, пришлось практически создавать новые фронты. Сил не хватало. Тем не менее я считаю, что у немецких войск в то время не было реальных возможностей с ходу продолжать крупное наступление на Москву. Они должны были обязательно сделать паузу, которая и наступила в августе...
— Посмотрите на пример Ельнинского выступа, — продолжал Рокоссовский. — Здесь немцы проскочили очень далеко. Но они растянули свои коммуникации, и поэтому советским войскам, несмотря на исключительные трудности, удалось нанести здесь контрудар. Немцы были вынуждены отойти. Как же можно говорить о том, будто фон Бок мог в августе продолжать наступление на Москву? Нет, эта точка зрения несерьезна...
Третьим человеком, к которому я обратился со своим вопросом, был тоже покойный ныне Маршал Советского Союза Василий Данилович Соколовский, являвшийся осенью 1941 года начальником штаба Западного фронта. Василий Данилович отнесся к точке зрения Хойзингера иронически, ибо счел абсурдным предположение, будто всю войну можно было выиграть тем или иным сражением.
— Война против нас, — сказал маршал, — была с самого начал авантюрой, и тут не решало одно сражение.
Что же касается конкретной ситуации, сложившейся в августе 1941 года на Западном фронте, то В. Q. Соколовский напомнил, что Ставка создала Резервный фронт, который расположился сзади Западного.
— Немцы наткнулись бы на него, — заметил мой собеседник, — а он был в полном составе, не раздерганным...
Действительно, решение Ставки Верховного главнокомандования относится еще к 30 июня; в состав Резервного фронта вошли шесть армий, занявших ржевско-вяземскую линию обороны. Это была значительная сила.