— Ну, Макса трудно назвать образцовым отцом-христианином, — говорю я. — Он не женат. Бывший алкоголик.
— Отлично, — бормочет Анжела, записывая это себе в блокнот. — Это может пригодиться. Но мы все еще не знаем, как Макс намерен поступить с этими эмбрионами. Наша задача — представить вас любящей, преданной парой, которая крепко стоит на ногах и пользуется уважением коллег.
— И этого будет достаточно? — удивляется Зои.
— Не знаю. Мы не в состоянии контролировать дикую гонку, которую намерен начать Уэйд Престон, но у нас сильные позиции, и мы не позволим ему подмять нас под себя. А сейчас мне нужно больше узнать о вас. Когда вы поженились?
— В апреле, в Фолл-Ривере, — отвечаю я.
— А где проживаете в настоящий момент?
— В Уилмингтоне, штат Род-Айленд.
Анжела делает пометки.
— Проживаете вместе?
— Да, — отвечаю я. — Зои переехала ко мне.
— У вас собственный дом?
Я киваю.
— В нем три спальни. Для детей у нас достаточно места.
— Зои, — продолжает задавать вопросы Анжела, — я знаю, ты лечилась от бесплодия и не имеешь детей. А ты, Ванесса? Ты когда-нибудь была беременна?
— Нет.
— Но у нее нет проблем с бесплодием, — добавляет Зои.
— Я думаю, что нет. Лесбиянкам не от кого беременеть, поэтому никогда не знаешь наверняка.
Анжела усмехается.
— Давайте немного поговорим о Максе. Когда вы были женаты, он пил?
Зои опускает глаза.
— Иногда я находила спрятанную бутылку, но тут же ее выбрасывала. Он знал, что я выливаю спиртное, — в конце концов, он сам относил пустые бутылки в утилизацию. Но мы никогда об этом не говорили. Если я находила тайник, то выливала содержимое бутылки в раковину, а он начинал вести себя как образцовый муж: предлагал помассировать спинку, водил в ресторан… Это продолжалось до того момента, пока я не находила очередную бутылку в мешках для пылесоса или за лампочками в туалете.
— Макс когда-либо прибегал к насилию?
— Нет, — отвечает Зои. — Мы прошли через ад, пытаясь завести ребенка, но я ни секунды не сомневалась в том, что он меня любит. Сейчас слова, которые срываются с губ Макса, совершенно не его. Так мог бы сказать его брат.
— Брат?
— До нашего знакомства с Максом о нем пекся Рейд, он же отправил его в организацию анонимных алкоголиков. Рейд член церкви Вечной Славы, куда теперь ходит и Макс. Макс живет у брата.
— Знаете, как называется монашка, которая успешно сдает экзамен, дающий ей право заниматься юридической практикой? — спрашивает Анжела, лениво просматривая исковое заявление, которое я, предварительно позвонив, отправила ей по факсу. — Сестра в законе [18].
Сидящая рядом Зои смеется.
— Вот это другой разговор! — восклицает Анжела. — Пока адвокат может смешно шутить, надежда еще жива. А шуток я знаю миллион. — Она кладет факс на стол. — Здесь много религиозных терминов. А не мог Рейд повлиять на решение Макса подать иск?
— Или Клайв Линкольн, — отвечает Зои. — Он пастор этой церкви.
— Приятный мужчина, — отвечает Анжела, закатывая глаза. — Однажды он выплеснул на меня ведро краски на ступеньках суда в Массачусетсе. Макс всегда был религиозен?
— Нет. Когда мы поженились, то даже прекратили ходить в гости к Рейду с Лидди, потому что стало казаться, что нам постоянно читают проповеди.
— Как тогда Макс относился к гомосексуализму? — задает следующий вопрос Анжела.
Зои прикрывает глаза.
— Не помню, чтобы мы вообще затрагивали эту тему. Я к тому, что открыто он не выражал свою нетерпимость, но, с другой стороны, и за права геев не ратовал.
— Сейчас у Макса есть девушка?
— Не знаю.
— Когда вы сообщили ему, что хотите подсадить эти эмбрионы, он вам сказал что-нибудь о том, что имеет на них виды?
— Нет. Он ответил, что подумает, — призналась Зои. — Я вернулась домой и сказала Ванессе, что, мне кажется, все будет хорошо.
— Что ж, люди часто оказываются не теми, кем мы их считаем. — Анжела откладывает блокнот. — Давайте обсудим, как будет проходить сам процесс. Зои, ты знаешь, что должна будешь давать показания. И ты тоже, Ванесса. Вы должны будете откровенно, ничего не скрывая, рассказать о своих отношениях, хотя на вас может обрушиться град упреков даже в наши дни. Я сегодня утром позвонила секретарю и узнала, что дело будет вести судья О’Нил.
— Это хорошо? — спрашиваю я.
— Нет, — прямо отвечает Анжела. — Знаете, как называют адвоката, у которого коэффициент умственного развития равен пятидесяти, нет? Ваша честь. — Она хмурится. — Патрик О’Нил должен идти на пенсию — лично я молюсь об этом вот уже целых десять лет. У него крайне традиционные, консервативные взгляды.
— Мы можем поменять судью? — интересуется Зои.
— К сожалению, нет. Если бы можно было менять судей только потому, что нам не нравятся те, кого нам назначили, мы бы постоянно заявляли об отводах судей. Тем не менее даже такой консерватор, как О’Нил, должен руководствоваться законом. А по закону у нас очень сильная позиция.
— Каким был исход подобных дел в Род-Айленде?
Анжела смотрит на меня.
— Прецедентов еще не было. Мы делаем закон.
— Следовательно, — бормочет Зои, — исход дела неизвестен.
— Послушай, — говорит Анжела. — Я бы лично судью О’Нила не выбрала, но мы имеем то, что имеем. А потому представим наше дело таким образом, чтобы он понял: вы двое лучше других сможете распорядиться этими эмбрионами. Главный довод Уэйда Престона базируется на том, что нет ничего прекраснее традиционной семьи, однако Макс не женат. У него нет даже собственного дома, где мог бы расти ребенок. С другой стороны, вы обе являетесь образцом верной, любящей, интеллигентной пары. Вы первые в клинике подняли вопрос об использовании эмбрионов. В конце концов дело сведется к тому, что на одной чаше весов будете вы, на другой — Макс. И даже такой судья, как Патрик О’Нил, сообразит, что по чем.
Неожиданно у нас за спиной раздался негромкий стук в дверь. В кабинет заглядывает секретарша.
— Анжела! Пришел посетитель, которому ты назначала на одиннадцать.
— Отличный малый, вы должны с ним познакомиться. Он транссексуал и хочет попасть в школьную футбольную команду, но пока ему еще не сделали операцию, а тренер говорит, что не может позволить себе расходы на отдельный гостиничный номер. Так что выиграем и это дело. — Анжела встает. — Я позвоню вам, скажу, что делать дальше, — обещает она. — Может быть, у вас есть вопросы?
— У меня есть один, — отвечает Зои, — но он несколько личный.
— Хочешь знать, не лесбиянка ли я?
Зои вспыхивает.
— Ну… да… Если не хочешь, можешь не отвечать.
— Я традиционной ориентации. Традиционнее не бывает. У нас с мужем трое озорников, и в доме постоянно все вверх дном.
— Но ты… — Зои замолкает. — Ты же работаешь здесь…
— Я до безумия люблю курицу «гунбао» — классическое блюдо сычуаньской кухни, но на сто процентов уверена, что во мне нет примеси восточной крови. Мне нравятся романы Тони Моррисона и фильмы Тайлера Перри, хотя я не чернокожая. — Анжела улыбается. — Я традиционной ориентации, Зои. И счастлива замужем. А работаю я здесь, потому что считаю, что и вы имеете право на счастье.
Не могу с уверенностью сказать, когда я начала убеждать себя, что у меня никогда не будет детей. Разумеется, я еще достаточно молода, но ситуация в корне меняется, если ты лесбиянка. К тому же, в отличие от людей с традиционной ориентацией, от которых ожидается, что они пойдут по проторенной дорожке, ведущей к браку и детям, однополой паре необходимо приложить серьезные усилия и вложить немало средств, чтобы завести ребенка. Лесбиянкам нужен донор спермы, геям — суррогатная мать. Или мы вынуждены погружаться в волокиту с усыновлением, где однополым парам часто дают от ворот поворот.
Я никогда не принадлежала к тем девчонкам, которые мечтают о детях и примеряют на себя роль мамочек, баюкая плюшевых медвежат. Поскольку я была единственным ребенком в семье, мне не довелось заботиться о младших братьях и сестрах. До Зои у меня уже несколько лет не было серьезных отношений. Если бы пришлось выбирать, я бы с радостью выбрала любовь без продолжения рода.