Старший немного помедлил, говорить не начинал, глядя на него и остальные молчали. Алексей Химков много лет уже ходил на карбасе кормщиком добывать морского зверя, а такая лихая беда случилась с ним в первый раз. И надо же было: взял в плаванье меньшого сына, Ванюшку, хотел приучать к морскому делу. Остальные двое тоже молоды, тоже глядят на него с надеждой – нельзя ему, старшему, голову вешать, духом пасть. Алексей затаил в груди вздох и выпрямился.
– У кого какой припас есть, выкладывай, – проговорил он так спокойно, точно сидел в своей избе на лавке. – Поглядим, чем на всю зимушку богаты будем. Духом крепче держитесь. Четверо нас, не в одиночку бедовать.
Он первый вытащил из-за пояса топор, положил на стол, за ним кремень, огниво и нож в крепких кожаных ножнах.
– Нож и у меня есть, а боле ничего нет, – проговорил Фёдор хмуро, но, положив нож на стол, с удовольствием его оглядел. Нож, и правда, был хоть куда: рукоятка медная, при ножнах кольцо тоже медное, к поясу привешивать. Ванюшка на него загляделся: у отца и то не такой ладный.
Степан живо повернулся, вытянул из-за спины с нар своё ружьё, положил на стол, любовно провёл рукой по стволу, словно кого живого приласкал, такая у него была привычка.
– На счастье ты его с карбаса захватил, – кивнул Алексей. Кабы не оно – может, мы бы сейчас тут не сидели.
– А наметил-то как! Прямо в глаз! – не удержался Ванюшка и вспыхнул в смущении: ведь к большим в разговор ввязался.
– А чего же не попасть, когда он сам мордой на пищаль налез, – отшутился Степан. Но тут же вздохнул, покачал головой. – Припасу поболе взять надо было. Не думалось, что карбаса нам не видать.
В роговой пороховнице пороха оказалось на двенадцать зарядов и столько же пуль-самоделок в кожаном мешочке у пояса.
Ванюшка заморгал было глазами, да вовремя покосился на Степана, сдержал слёзы.
– Тять, – робко проговорил он. – А у меня и вовек ничего нету. Я чего же буду делать? А?..
– Псти[4] на ошкуев ставить, – весело подмигнул ему неугомонный Степан. – Их здесь видимо-невидимо, как курей. И ходить далеко не придётся, сами в избу просятся. Благодать!
– Не болтай лишку, – недовольно остановил его Фёдор. Одной беды посбылись, гляди, другой не накличь.
Степан взглянул на Фёдора, но смолчал, хоть и далось ему это нелегко: по живости своей он с трудом старался сидеть за столом спокойно. Фёдор давно ему досаждал. «Ему и при солнышке день тёмный», – досадливо подумал он.
В избе потеплело, все сняли шапки и верхнюю одежду. Стало видно, что у Степана волосы завиваются задорными колечками. От этого он казался чуть не ровней Ванюшке, хоть и был на десяток лет старше. И глаза карие с золотинкой, в них весёлая смешинка прячется. Степан славился удалью и меткостью стрельбы, любил при случае и прихвастнуть. Но сейчас хвастовства на требовалось, всем видно: огромная медвежья шкура закрывала нары и ещё на пол краем свешивалась.
– Нож ещё вот, – спохватился Степан и отцепил от пояса ножны не хуже Фёдоровых. – Без ножа человеку, пропасть, – договорил он. – Правда, Ванюшка?
Ванюшка досадливо мотнул головой, даже губу закусил от обиды. «И надо ему душу бередить. Ишь, дразнится, знает ведь, у меня…» Но тут Ванюшка даже в мыслях споткнулся: это что ж Степан делает? Говорит, а сам рукой чего-то шарит за пазухой. Достал… на стол кинул… Ой!
Ванюшка и дышать перестал, а Степан, улыбаясь, говорит:
– Хватай живее, а то назад заберу, коли тебе не требуется.
А на столе лежит… ещё нож, другой, не в такой богатой оправе, всё ж настоящий, охотницкий.
Ванюшка медленно протянул руку, а сам не оторвётся от Степановых глаз.
– Стёпа, – сказал тихо с трудом, – неужто, правда, мне даёшь?
– Кривда – засмеялся Степан. – Бери, говорю, теперь ты груманлан настоящий.
– Спасибо, – только смог выговорить Ванюшка и так стиснул рукоятку ножа, что даже пальцы побелели.
– Спасибо, Стёпа, – сказал просто и кормщик. – Ведь не подумал я и ему нож захватить.
– Обрадовались, – пробурчал Фёдор. – С таким богатым припасом что делать-то будем?
Брови кормщика чуть заметно сдвинулись. Фёдор и в удачливый год хмурый, туча-тучей ходит, смеха от него никто не слыхал. А теперь и вовсе тоску нагонять станет. Но сказал только:
– Держись, Фёдор, море, оно слабодушных не любит. Уразумел?
Фёдор угрюмо покосился на кормщика, буркнул неохотно:
– Уразумел. – И отвернулся.
Степан не вытерпел:
– Что делать будем? А олешков бить. Их тут, должно, тоже невидимо. И непуганые они, потому тут безлюдно. С моим припасом дюжину достану. А там оглядимся – что дальше делать.