— Тогда мою историю, Марк, я могу рассказать тебе прямо сейчас. В ней нет ничего поучительного или занимательного. Не потому ли я и пристрастился к философии, что в жизни своей не встречал ничего интересного?
Но Марк не отвечал, а только лениво водил по воде палочкой, словно что-то хотел записать на глади, которая не выдаст никому воспоминаний. Вокруг мягкой роскошью горела далматинская осень — местами ее едва приглушала тень от легких облачков, но дождя они не обещали. И там, куда падали мягкие солнечные лучи, краски делались от соседства с тенью лишь ярче и глубже. И кот ждал своей добычи, но не дождался — у мальчика задергался было поплавок из комка перьев, но рыба сорвалась, ушла в глубину, и мальчик сосредоточенно стал насаживать на костяной крючок нового червя.
— Мое прежнее имя, — начал грек, — не станет для тебя приманкой, чтобы на нее клюнули твои воспоминания. По правде говоря, я и сам его почти забыл. Что такое имена, как не условность? Славным было некогда имя города Афины, откуда вышли мои прародители. Выйти им помог Луций Корнелий Сулла[10] полтора столетия тому назад. Наш род слишком поверил в былую славу родного города и доверился тем, кто рассчитывал на победу фаланги против легиона.
Впрочем, не буду утомлять тебя рассказом о том, что ты и так знаешь лучше меня: о взятии города, его разорении и обращении множества жителей в рабство. Уверен, моему прапрадеду было горько в узах покидать родной город, вплоть до тех самых пор справедливо считавшийся величайшим в мире.
Зато ему удалось поселиться в городе, которому только предстояло обрести такую же славу. И заодно стать одним из тех, о ком справедливо сказал Гораций: «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила, в Лаций суровый внеся искусства, изящество, знание»[11] (я позволил себе немного дополнить здесь Горация). Прапрадед, прадед и дед верно служили своим римским господам, воспитывая их детей, ведя их переписку и всячески способствуя превращению Города в то, чем и стал он ныне, ибо что такое грубая военная сила и даже разумное общественное устройство без поэзии и науки?
— Не сомневаюсь, — прервал его Марк, — что мы бы справились и без вас.
— Но так распорядилась судьба, или рок, или боги, что без нас не обошлось. Вольноотпущенником стал уже мой дед, хотя недоброжелатели приписывали и моему отцу рабское состояние, а кто-то, пожалуй, и про меня скажет, будто в юности я носил ошейник. Но посуди сам, велика ли разница, быть образованным рабом в доме богатого римлянина или его клиентом-вольноотпущенником? Знаю, ты скажешь, что римское гражданство и гордое имя патрицианского рода стоят дорого, но чего они стоят, если все равно тебе недоступны общественные должности и даже золотого кольца, как ты утверждаешь, я не имею права носить? Впрочем, на мой вкус золото — скучный металл. Не столь красивый, сколько опасный — мне не раз доводилось видеть, как оно губило своих хозяев.
А Марк все водил палочкой по воде, а у мальчика блеснула в воздухе рыбешка, и кот заинтересованно потянулся было к ней мордой, но мальчик мягко, как давнего друга, его отстранил и бросил рыбку на дно большой плетеной корзины. Видно, коту доставалась только та мелочовка, что не годилась на обед людям. А может быть, ему, как гению места или какому-нибудь фавну, приносили жертву только от избытка, когда корзинка была полна.
А Филолог продолжал:
— Ведь Сулла, как тебе известно, не только подчинил суровый Лаций утонченным Афинам, он изобрел прекрасный способ освобождать золото от власти хозяев, а заодно давал возможность рабам поквитаться с былыми хозяевами при помощи простого доноса. Называется «проскрипции».
Нет, никто из моих прародителей не продал жизнь своего господина за скучный желтый металл. Но перейти в общественную собственность им все же пришлось, когда Август Октавиан вместе с двумя другими мужами, имя которых память моя услужливо стерла, мстил своим врагам. Так мой прадед из домашнего учителя стал на время писцом, но эта работа ему не слишком понравилась, и вскоре он оказался в другом частном доме на положении библиотекаря. Не спрашивай меня, Марк, каким именно образом раб может управлять своими господами, чтобы получить желанную должность или даже быть проданным в хорошие руки — если бы ты только знал, сколько дел вершится в Риме рабами, ты бы, пожалуй, не воевал так храбро против своих германцев. И когда деду пришла на ум мысль получить свободу, это тоже нетрудно было устроить за серебро, а пуще того помогла привязанность сильных и знатных людей, любивших книги.